Под стать голосу и силе был и самохинский нрав. Вообще довольно нелепо и неестественно выглядели на его плечах подполковничьи погоны. Маршальские звезды к его характеру подошли бы больше. Самохин не знал, что такое возражения, не допускал никаких пререканий и совершенно не представлял, как может выглядеть неподчинение.
Самохин окинул взглядом колонну и ушел в штаб. Мурлик зевнул и забрался в свой газик. Машины остановились.
Из кабин и фургонов повыпрыгивали прапорщики и молодые офицеры; вслед за ними к штабу потянулись гуськом офицеры постарше. Минут через десять на крыльцо вышел помощник начальника штаба, именуемый по-армейски начальником штаба по второму штату, и, напрягая голос, прокричал:
— Управление батальона, стройся!
Колонна управления только что преодолела переход в полторы тысячи километров. Весь батальон, пять рот по сто машин в каждой, в течение двух недель петлял, плутал и буксовал на пензенских, тамбовских и липецких дорогах. Шла переброска частей, занятых на уборке урожая, из зерносеющих районов в свеклосеющие. Это были не самые лучшие времена для деревень, через которые они шли, и дни тяжелых испытаний для инспекторов ГАИ и ВАИ.
Личный состав управления состоял из шестидесяти солдат, причем наполовину из «партизан», то есть призванных с гражданки запасников. Построившись и выслушав речь комбата о новом решительном броске в битве за урожай, солдаты пошли смотреть новую казарму. Об этой казарме ходили слухи давно. Рассказывали, что им дают громадную бревенчатую избу с русской печью и погребом. Последние дни под Саратовом дались особенно тяжко. Сплошные дожди еще не начались, но температура по ночам падала до нуля. Теперь даже закалки срочников не хватало и дневальным приходилось постоянно поддерживать возле палаток костер. Не было такого солдата, кто хотя бы дважды за ночь не выскакивал из палатки погреться у огня. Взвода в ротах жили по деревням в теплых домах и романтики палаточной жизни не знали. Во время перехода на стоянках и ночевках вокруг полевой кухни кружили неизвестно откуда появлявшиеся слухи о новой казарме, что ждала впереди. Все знали, что это будет теплый дом. Либо клуб, либо школа. Каждый таил мечту о русской печи.
Подойдя к зданию тракторного цеха, солдаты остановились в недоумении. Перед ними шагала аршинными ступенями вверх железная лестница и скрывалась под крышей в ржавом тамбуре. За тамбуром виднелся вытянутый вдоль стены стеклянный скворечник с железным днищем. Шедший впереди всех молодой партизан Санька Белоусов, крепыш, бабник и задира, посмотрел вверх и неуверенно сказал: