Лежа под шинелями и пытаясь отвязаться от этих воспоминаний, Устюгов все отчетливее понимал, что теперь, вот сейчас и не позже, как раз тот самый миг, когда еще можно успеть выкатиться из-под колеса. Нужно было во что бы то ни стало дождаться следователя. И единственным способом избежать утренней отправки была самоволка. Но при этом мысль о самоходе тянула за собой воспоминание о дембеле, отбывшем два года в дисбате. Если до утра он не придумает, как избежать этой вилки, то…
Он решил, что если принесет от городского врача справку о том, что он действительно серьезно болен, это послужит оправданием и самоволке, и отказу от поездки. Дело оставалось за малым — заболеть до утра. Как? Этого младший сержант пока не знал. Но идти нужно было немедленно, и он решил додумать вариант с болезнью по дороге.
Улица, уперевшись в забор, свернула влево. Дохнуло мокрым ветром и приглушенным неясным гулом. Еще метров пятьдесят и Устюгов вышел к реке. Мост возвышался метрах в двадцати. Его освещали два фонаря, и среди черного безмолвия мост светился единственным ярким пятном, становясь чем-то фантастическим, парящим над землей. Это был скорее мост-призрак, зовущий перейти по нему в черное и пустое Никуда.
Устюгов вгляделся в темную даль, прислушался тихо, фар не видно. Подошел к мосту, еще послушал. Потом что есть силы, бросился бегом на тот берег. Перебежав, сразу свернул в боковую улочку, где машины не ездили. «Удачно, — подумал, — пока все удачно, тьфу, тьфу, тьфу».
Теперь ему необходимо было срочно простудиться. Да так, чтобы уж никаких вопросов — парень при смерти, а ему выезд. Устюгов снял ремень, расстегнул бушлат, гимнастерку. Сразу стало холодно.
Казенные дома начинались сразу за мостом. Возле реки лежала самая старая часть города. Он начинал строиться еще в те времена, когда плановая застройка была не в чести, и потому вдоль реки петляли улочки узкие, кривые и необыкновенно колоритные. Дома на них перемежались сквериками, крыши домов скакали то с высоты первого этажа на пятый, то наоборот. Кварталы купеческих домов с широкими окнами лавок, где теперь располагались магазины и ателье, сменялись двухэтажными торговыми рядами с галереями по обоим этажам, за ними, после широко раскинувшегося собора, начинались улицы безликих каменных домов, после них, если идти вдоль реки, улицы становились грунтовыми. Вскоре пошли одноэтажные частные домики в глубине садов, здесь уже вовсю слышался собачий лай. Улочки стали заметно спускаться вниз. И наконец младший сержант увидел впереди чернеющий провал широкого оврага, яркие точки неоновых фонарей и просыпающиеся окна высотных домов на том берегу, за оврагом начинался новый город.
Устюгов сбежал по скользкой заснеженной тропинке на дно оврага и остановился перед широким болтливым ручьем. Ручей этот торопился на встречу с рекой и тек, не разбирая дороги, по мелким камням, корням замерзших ив, проваливался в ямы и вновь выбирался на камни, устилавшие дно оврага. Каждой своей преграде вода выговаривала что-то сердитым тоном, и все это вместе напоминало рассерженную очередь в магазин. Ручей темнел среди заснеженных берегов, и эти крутые высокие берега не пропускали к нему ни одного луча раннего утра.