Целитель-12
Глава 1
Понедельник, 16 января 1989 года. Утро
Московская область, Щелково-40
— Пока, папусечка! — звонко прощебетала Юлька, подбегая и дотягиваясь губками до моей щеки.
Не покидая кресла, я ласково обнял дитё.
— Пока, Юльчонок.
Девочка резво затопала к дверям, шлепая не застегнутыми войлочными сапожками.
«До чего ж она у нас хорошенькая!» — засмотрелся я.
И коричневое школьное платьице, и задорный хвостик с пышным белым бантом, и даже октябрятская звездочка на лямке фартучка — всё Юле шло.
Пыхтя, первоклашка затягивала тугую «молнию», когда по лестнице поспешно спустилась Рита — одетая, накрашенная, но в тапках. Мимоходом чмокнув меня, она картинно застонала, набиваясь на жалость:
— Везет же некоторым… А мне еще целый час добираться!
— Зато — столица, — наставительно поднял я палец, — и табун поклонников.
Жена смешливо прифыркнула, накидывая короткую шубку.
— Время пленять прошло… — вздохнула она, не слишком, впрочем, печалясь. — Тридцать годиков!
— Подумаешь! — хмыкнул я. — Софи Лорен или… Джина Лоллобриджида как раз в тридцать и расцвели только. А ты из их числа.
Хотел сперва упомянуть не Джину, а Монику Белуччи, но вовремя вспомнил, что этой красотке всего двадцать пять, и она пока не слишком известна.
Рита молча обула изящные сапожки, и выпрямилась, рассеянно оглаживая вязаное платье. Ее губы то изгибались в туманной улыбке, то приоткрывались, словно не решаясь молвить заветное. Я с удовольствием наблюдал за девушкой — да, именно за девушкой, а не за молодой женщиной, пусть даже ухоженной и шикарной!
— Миша… — смущенно вытолкнула Рита. — Мы на днях… Я с Инной… Да, с Видовой. Инна сама позвонила мне… — она заторопилась. — В кафешку зашли, по запретному эклеру слопали… В общем… М-м… Инна привела Гайдая. И… Он зовет меня сниматься!
— Поздравляю! — сказал я удивленно и обрадованно. — Такую красоту надо обязательно запечатлеть.
Девушка зарделась.
— Я серьезно, Миш! — ее голос прервался от волнения.
— Так и я полон серьезности! — не сразу, но мне удалось выбраться из мякоти кресла. — Снимайся, конечно! Тем более, у такого режиссера. Пусть весь Союз увидит, какая ты у нас красавица! Да, Юль?
— Ага! — охотно поддакнула доча. — У мамочки ножки ровные, ты сам говорил! Помнишь?
— Стройные, — заулыбался я, мечтательно заводя глаза к потолку: — И восхитительно длинные!
— Да ну вас! — румянец нежно окрасил Ритины скулы. — Кроме ног от ушей надо еще что-то между ушами иметь. Талант, например. Иначе на экране выйдет не героиня, а функция!
— Риточка, — проникновенно заговорил я, — а кто сказал, что ты лишена способностей? Поверь мне, каждая женщина — немного актриса, это зашито в генах! У тебя когда пробы?
— З-завтра, — пролепетала «старлетка».
— Вот и расскажешь вечером, как тебя Леонид Иович хвалил!
— Ох, не зна-аю! — заныла Рита. — Я бою-юсь!
Пришла моя очередь тискать и ворковать.
— Чего ты? Всё будет хорошо, и даже лучше!
— Ох, ладно… — наша звезда торопливо засобиралась, пряча стеснение за суетливостью. — Еще не хватало мне опоздать! Юлечка, ты оделась?
— Да, мамулечка!
— Рит, Юльчонка и сам отвезти могу, — вызвался я.
— Нет-нет, мы успеваем! Мне же всё равно по дороге… Так… Ничего не забыла? — Рита завертела головой, оглядывая холл. — Ключи… Радиофон… Вроде, в сумке. Чао-какао!
— Чава-какава! — радостно попрощалась Юля, попой отворяя тугую дверь.
— Только про кино никому! Ладно, Юлиус? — донесся Ритин голос, звуча за порогом.
— Ладно, мамулиус! — вызвенел ответ, и створка закрылась. Мягко щелкнул замок.
Улыбаясь по инерции, я прошаркал на кухню. За окном белел двор, сверкая на солнце ночной порошей. Слабый ветер порою тревожил ветки сосен, и снег просыпался искрящимся дымом.
Ворча, из гаража выкатился зеленый «Москвич-417».
Он мне сразу понравился, стоило его увидеть на «фестивале», как называли площадку перед магазином «Автомобили». Ладная, юркая машинка, смахивавшая на «Ниссан-Ноут» из будущего.
Я даже переплатил барыгам со 2-й Южнопортовой — уж очень «Москвичонок» подходил девушке. Как шубка…
…Обе моих красавицы усердно помахали мне — Юлька даже двумя руками — и выехали за ворота. Рита водила очень осторожно — автомобиль у нее двигался плавно и не быстро, на улице я его сразу узнавал, как женщину по походке.
«Москвич» мазнул зеленым бликом, и скрылся за поворотом.
Я пригнулся, выглядывая в небо. В белесой рванине туч ширились голубые прогалы, обещая ясную студеную высь.
«У индивидуалистов не извилины, а загогулины, раз они так пугаются зависимости, привязанностей… — мои губы дрогнули в невольной улыбке. — До чего же здорово зависеть от родимых женщин!»
— Ма-ау! — Коша активно потерся о мои ноги.
— Жрать хочешь, что ли? — изобразил я удивление.
Кот басисто мурлыкнул, и облизнулся.
— Сначала я! — хозяйский голос звучал до того непримиримо, что котяра понурился, изображая самое несчастное существо на свете.
— А еще говорят, что нами женщины манипулируют… — проворчал я, накладывая в Кошину миску. — Лопай!
Урча, зверюга набросился на завтрак, а мне досталась половина глазуньи, еще теплой, с колечками помидорок и непременной «зелепушкой» — Рита помешалась на луке, укропе и прочих «вершках». Впрочем, «корешки» она нам тоже скармливала, как зело полезные…
Без пятнадцати девять я был готов к труду и обороне.
Тот же день, позже
Щелково-40, проспект Козырева
Сразу за порогом НИИ Времени меня закрутила, завертела маета текучки. Замдиректора — это, может, и статусно, но до чего же хлопотно и скучно!
Отбившись от нудных приставаний особистов, выслушав бодрый доклад Ромуальдыча, я заглянул в аналитический отдел — отдохнуть душой в женском коллективе.
«Малинник! — мелькнуло у меня. — Работа кипит…»
Ядзя с Наташей изящно прислонились к испытательному стенду и, небрежно отодвинув тестеры, оживленно листали польский журнал «Мода».
Лизавета неуклюже вязала шарфик, сверкая спицами — лохматая мохеровая нить тянулась из выдвинутого ящика стола, где перекатывался клубок. Женские губы шевелились — Лиза считала петли.
Ударно трудилась лишь Алла Томилина, фигуристая практикантка из ленинградского Физтеха, натуральная блондинка и большая умница, обожавшая притворяться глупенькой очаровашкой.
Сосредоточенно закусив губку, Томилина стояла у колонны электронного микроскопа, подгоняя фокусировку. Завидев меня, она обворожительно улыбнулась.
— Добренькое утречко, Михаил Петрович! — практикантка незаметно оказалась на «пионерской дистанции» с замдиром.
— Добренькое, — отзеркалил я девичью улыбку.
— Михаил Петрович, а вот… Давно хотела спросить… Это правда, что Госпремию вам за ОГАС дали? — Алла распахнула голубые глазищи.
Они сияли столь невинно, что обычная моя стыдливая настороженность вблизи от красивой девушки поменяла свой знак на снисходительность. Лиза, правда, предупреждала меня, что у Аллочки начался весенний охотничий сезон — «Бублик» с Почкиным уже пали жертвами в борьбе роковой. Но у меня-то опыт! Если сложить обе моих жизни, то лет девяносто. Да больше уже…
И я различал в глубине метко стрелявших глазок темные, опасные огонечки — знойного призыва и шалой готовности на всё.
«Ну уж, нет уж!» — решимость моя была тверда.
— ОГАС, Аллочка, занимались Глушков и Китов, — бегло улыбнулся я. — За мной только подсказка для Госкомупра — не делать сеть жестко централизованной, а то одной ракеты хватит, чтобы накрыть какую-нибудь РАСУ, и — хлоп! — вся республика отрезана… Понимэ?
— Понимэ, — Томилина ослепительно улыбнулась, но в холодеющих зрачках оседало разочарование. Напоследок девушка повернулась, задевая меня тугим бедром, и я еле удержался, чтобы не шлепнуть прелестницу по мягкому месту.