«Пройдитесь, Рита… Старайтесь не покачивать бедрами, у вас и без того танцующая походка… Гимнастикой занимались? Отлично… Свет! Камера! Снимаем! Рита, обратно… Остановились! Обернулись… Улыбнулись! Снято!»
А потом произошло событие, в реальности которого она сомневается до сих пор. Ее утвердили на роль. На главную женскую роль!
«Расхитительница гробниц» — название дежурное. Это не совсем комедия, не совсем мелодрама… — Леонид Иович вышагивал перед нею, хлопая себя тростью по ноге, и отчаянно жестикулировал свободной костистой рукою, помогая выразить суть. — Будут гэги, будут трюки, погони, смешные ситуации, но и приключения тоже будут! Предательство, подвиги и подставы — всё, как полагается.
И любовь! Большая, настоящая, страстная! Не пугайтесь, Риточка, — журчал он, — откровенных сцен выйдет совсем мало… Чуть-чуть! Вы слишком красивы, чтобы рассмешить, да это и не нужно. Ваша героиня — советский археолог Лида Арькова… Археологиня! Начальница экспедиции! Она раскапывает индейские пирамиды в джунглях Южной Америки, и для нее не существует ничего, кроме науки. В Лиду безнадежно влюблен ее зам, Владлен Тимошкин — его сыграет Олег Видов… А потом выйдет любовный… даже не треугольник, а квадрат! Русской красавицы станут домогаться сразу двое местных — Мигель Альварадо, спесивый латифундист-повеса… на эту роль мы утвердили Боярского… и командир отряда тамошних партизан, что ведут нескончаемую герилью — Санчо с позывным «Идальго». Его сыграет Дима Харатьян… Короче, Альварадо заманит Лиду в дебри сельвы, уведя к древним развалинам, и тут уж коварные планы Мигеля разобьются о непредсказуемые реакции простодушного, наивного Тимошкина… Да, а ваша подруга, Инна Видова, сыграет взбалмошную американку Джейн, сохнущую по Альварадо. Ей он и достанется, в самом конце! А пока… Читка!'
Мужчины сдвинули столы, все расселись, и режиссер торжественно раздал сценарии…
…Рита глубоко вдохнула холодный воздух, пахнущий снегом, и заспешила. Сегодня первый съемочный день! Вот будет весело, если ее погонят со студии за полную профнепригодность…
То страшась неизведанного, то радуясь ему, девушка шагнула за порог киностудии, и оказалась как будто на вокзале. Шум, гам, суета закружили ее в ярком, малость бестолковом круговороте.
— Доброе утро! — весело оскалился Харатьян, неузнаваемый в гриме. — Обычай соблюдаете?
— Нет, — улыбнулась Рита, — не люблю пиво.
На «Мосфильме» день начинался с посещения «железного дьявола» — пивнушки, где автомат за двадцать копеек наливал примерно пинту «Жигулевского», «Бархатного» или даже «Московского».
Кивнув Мише Боярскому, хищно слизывавшему пену с усов, Рита процокала к павильону номер восемь.
Полдня снимали эпизод «Предложение» в декорации «Автобус», что во втором павильоне. По сценарию, Джейн устает вешаться на Альварадо. Фыркнув в финале, она со злостью хлопает дверцей его роскошной машины, и запрыгивает в маршрутку. Мигель догоняет сеньориту — и делает ей предложение. Со всем латиноамериканским пылом, прямо в грязноватом салоне, где толстые индианки, наряженные в цветастые «цыганские» платья, везут клетки с квохчущими курами.
Больше всех суетился режиссер, выстраивая мизансцены.
После пятого дубля все дружно перешли в павильон номер три.
— Приготовиться! — протяжно закричал Гайдай. — Мотор!
Нескончаемые переговоры осветителей смолкли, а звукорежиссер откликнулся негромким:
— Есть мотор.
Тряхнув челкой, энергичная помреж выставила нумератор, и деловито зачастила:
— Сцена двенадцать, кадр один, дубль один!
Рита поежилась — двенадцатая сцена называлась «Первый поцелуй»…
— Камера! — крикнул режиссер.
— Есть! — кивнул оператор, и «хлопушка» громко, отчетливо щелкнула.
— Начали!
— Лида… — смущенно забормотал Видов. — Извини, но… Я влюбился… в тебя.
Олег неплохо играл робкого «молчела», отчаявшегося на решительный поступок. Касание его твердых губ, готовых раскрыться, неожиданно отозвалось сладкой дрожью — из глубин женской натуры поднималось темное, безрассудочное волнение.
Рита сама растерялась от подобного отклика тела, испугалась даже. Она-то всегда считала себя холодноватой, только Мише удавалось разбудить в ней жаркое естество.
— Стоп! — вскочил Гайдай. — Назад! Рита, страстные поцелуи снимем на Кубе, а пока у нас самый первый! Ты изумлена поведением зама, ты негодуешь!
— Да, Леонид Иович, — пролепетала актриса, задыхаясь, — я поняла.
— Представь, что я — нашкодивший кот, — шепнул Видов, ласково улыбаясь. — А ты веником меня, веником!
— Ладно! — Ритины губы дрогнули в вымученной улыбке.
— Еще раз! — скомандовал Гайдай. — Съемка пошла!
— Тишина в павильоне! — строго прикрикнула звукорежиссер.
— Свет! Мотор! Камера!
— Сцена двенадцать, кадр один, дубль два!
Рита очень старалась. Ее лицо пылало от негодования, рука замахивалась, чтобы влепить пощечину нахалу, но… слабо, плавно опускалась — строго по сценарию.
Довольный режиссер крикнул: «Стоп! Снято!» на двадцатом дубле…
Среда, 15 февраля. День
Ленинград, Балтийский завод
Сухогрузу «Светозар» не исполнилось и пяти годиков, но бывалого Ромуальдыча он привлек вовсе не младостью лет. При водоизмещении чуть более шести тысяч тонн судно обладало машинами мощностью десять тысяч «лошадей», и выдавало двадцать пять узлов на спокойной воде. Для нашей тайной миссии — замечательный бонус.
И смотрится неплохо — белый верх, черный низ — до красной ватерлинии. Надстройка была смещена к корме, а всю палубу занимали крышки трюмов числом три и пара мачт с лебедками.
В общем-то, грузы мы напихаем в первый и третий трюм, а вот второй, что в районе миделя, прячет большо-ой секрет. Нет, если заглянуть сверху, то ничего особенного не заметишь. Ну, пара контейнеров… Огромные ящики, оббитые фанерой…
Чтобы разгадать загадку, надо спуститься вниз, да и вскрыть тару — там прятался мини-реактор и паровая турбина с генератором, а хитро заныканные кабели питали четыре блока преобразователя пространства. Тоже мини.
Ловчее всего мы замаскировали отражатели бета-ретранслятора. Они торчали наружу — метровые пластины, аккуратно закрашенные эмалью. Одна на корме, другая в носу, четыре по бортам. Отражатели слились с прочим моряцким хозяйством, и их никто в упор не видел.
Экипаж набирали тщательней, чем космонавтов. Мне удалось взять с собой Киврина с Корнеевым; Вайткус с Бубликовым напросились сами. Я не возражал — без Ромуальдыча никуда, а «Бублик» за зиму здорово… возмужал, что ли. Дисциплина подтянулась, а присущее Витьке разгильдяйство упало до нуля.
Наверху утвердили всех, ну, а с теми, на чьих заявлениях визу «Годен» ставил не я, познакомлюсь в пути…
Признаться, меня объем работ пугал поначалу больше, чем «морской круиз», но, по нашему хотению, по велению товарища Андропова дела продвигались в темпе…
…Я хмыкнул только, глядючи, как ловкий Бубликов, переквалифицировавшись в маляра, выводит на корме новое название: «BREEZE». Медные, надраенные серп-молот с трубы уже сняли. Выкрасили ее в светло-синий и расписали по трафарету созвездие Кассиопеи.
В кармане закурлыкало. Порывшись, я выцепил плашку радиофона.
— Да?
— Михаил Петрович? Здравствуйте! — послышался осторожный картавый голос. — Это такой Александров вас беспокоит…
— А-а! Павел Сергеевич! Здравствуйте, рад вас слышать!
— А уж я-то! — взбодрился радиофон. — Михаил Петрович…
— Миша.
— Миша… М-м… Не могли бы вы как-нибудь заехать к нам, в Комаровку? Что-то сдает Гусь… Тьфу ты… Андрей… Андрей Николаич. Всё на диване вылеживается, на лыжи еще не вставал…
— Болеет? — выдвинул я версию.
— Да нет… — промямлил Александров. — Похоже, убедил себя, что выдохся, как математик. Я пробовал его расшевелить, да всё без толку. А вас он… ну, хоть выслушает!