Землянин спокойно скинул пропитанное подсохшей кровью прошлое одеяние и облачился в новое. Покупка Игисаки немного жала в плечах, но в целом производила хорошее впечатление.
Деньги на покупку появились благодаря трофеям с воителей отступников. Как оказалось, в их карманах позвякивало немного серебра.
Попутно Стас смог полюбоваться огромным кровоподтеком на своем боку. Мужчина даже боялся представить, как он вскоре будет болеть.
— Успокойся, мастеровой, — Кенсей задумчиво подвигал рукой челюсть, пытаясь понять в нормальном ли она состоянии. — Не видишь, что ли, что нашему целителю вполне понравился твой выбор?
После того, как по пути Стас как бы невзначай обмолвился о роли Игисаки в прошедшей схватке, Урамаса стал смотреть на него намного благосклоннее.
Сам ронин, хоть поначалу и еле полз, от чего Стас начал испытывать серьезные опасения по поводу продолжения его пребывания в их компании, но постепенно выправился и теперь шел почти как ни в чем не бывало.
Объяснение могло быть одно — наполняющая опустевший очаг прана, ускоряла восстановление и обычных физических сил.
Или, как вариант, ронин каким-то образом подстегивал свое тело, небольшими порциями праны.
Просящий взгляд Игисаки уперся в Стаса.
— Твой выбор и впрямь мне подошел. Относись к жизни проще, Игисака-кун, иначе в тех играх, в которые ты играешь, попросту рехнешься от страха. — дал добрый совет Стас. Последнее время он сам старался жить по такому принципу.
Хоть он и старался учитывая в своих планах самые разные обстоятельства, но всегда был риск, что что-то пойдет не так. Роки, знавший о слежке Стаса за слугами, мог успеть передать свои наблюдения начальству, Акиро, мог наплевать на разумные доводы и попросту их убить, после чего попытаться выловить слуг.
Да, он скорее всего привлек бы ненужное внимание и погиб, однако Ордынцеву от этого уже не было бы легче.
Именно поэтому Станислав, исполнив тот или иной план, эмоционально отстранялся, не мучая себя бессмысленными размышлениями, что будет, если что-то пойдет не так.
— Да я пытался, — реально пригорюнился Игисака. — Благодетель Роки так на меня надеется, а я ничего не могу с собой поделать. Стоит случиться чему-то страшному, как у меня ноги отнимаются, и я даже пошевелиться не могу.
— А как так получилось, что ты начал работать с Роки? — как бы невзначай уточнил Стас, пробегая глазами по окружающим вывескам, ни на секунду не забывая о цели их поисков.
— Роки-сама выбрал меня для работы во дворце, — гордо поделился парень. — Надо было поменять парочку дверей на нижних этажах. Ну и еще, я сын его двоюродной тетки. А там, мне срочно понадобились деньги, а обратиться было не к кому. Меня ждала долговая яма и продажа в государственные рабы. Роки-сама единственный, кто дал деньги моей семье. Он спас мне жизнь и справедливо потребовал за это службу. Мне очень повезло работать на такого великого человека, как он.
Хоть Игисака и старался произнести все эти слова веселым тоном, но Ордынцев без труда почувствовал в словах парня грусть. Чувствовалось, что жизнь шпиона, или помощника таковых, не подходит для мастерового.
— А вы, Кенсей-сан? — Стас с интересом взглянул на прислушивающегося к их разговору ронина. — Я не хочу сильно лезть в вашу жизнь, но можно ли узнать, что толкнуло вас на работу с ёрики?
Ордынцев хорошо запомнил слова бандитов и, немного их проанализировав, сделал вывод о тесном сотрудничестве ронина и местной полиции.
Вот только дело было в том, что полиция самураями не особо уважалась. Отношение чем-то походило на отношение офицеров Российской Империи к царской охранке, которая занималась сыском политических преступников.
То отношение выражалось в демонстративном нежелании подавать руку или, например, приглашать на какие-то мероприятия.
Здесь же самураи считали работу ёриков презренной из-за необходимости часто сталкиваться с преступниками. И хоть теми же пытками заведовали отверженные, но часть «подлой работы» частично коснулась и самих ёриков.
— А ты любопытный, целитель, — цокнул языком ронин, однако, когда Стас уже подумал было, что не дождется продолжения, заговорил. — Ронин — это самурай, лишившийся господина и своей чести. Много ли я знал о них, когда был самураем? — в голосе мужчины чувствовалась неприкрытая горечь. — Я презирал их и считал трусами. Как глуп я был.