Спасибо Рите с Инной — провели на закрытый показ. Что сказать? Четыре часа удовольствия!
Мне было любопытно даже следить за выражением лиц зрителей. Люди развлекались, оттягиваясь по полной — и задумывались о вечном. Хохотали — и грустили о несбывшемся, а оно у каждого свое.
И, не знаю уж, сколько «Оскаров» выхватит Гайдай и его команда в новом году, но сборы в одном СССР уже превысили сотню миллионов рублей, а «касса» по Европе и Америке тянет на полмиллиарда долларов. И это за два месяца!
Мои губы дрогнули улыбкой. Я вспомнил, как давным-давно, еще в «прошлой» моей жизни, сходил на «Отроков во вселенной». Посмотрел, вышел из владивостокского кинотеатра «Океан» — и снова двинул на сеанс! Ричард Викторов сумел впечатлить отрока Мишу.
А нынче пересматриваю «Видео Иисуса». До обеда в экран пялился… В обед… И вот, на ужин. Смакую кадры, как яства!
Огромный экран, висевший на стене, как «Черный прямоугольник», осветился, безмолвно разворачивая «Рабочего и колхозницу». Просиял «Мосфильм» — и открылась, стелясь до горизонта, безрадостная и суровая пустыня Негев.
Зачинался рассвет, и у меня по спине мурашки забегали. Динамики проливали величественную и трогательную «Theme From Exodus» — этой музыкальной композицией Эрнеста Голда начиналась и заканчивалась каждая серия. Изначально, правда, ее написали в шестидесятом для документальной сионистской ленты «Исход», но правообладатели не стали возражать против того, чтобы обновленный вариант мелодии звучал, как саундтрек «Видео Иисуса». Похоже, люди рабби Алона поговорили с кем надо…
…Джип «Чероки» свернул с шоссе к Вади-Мершамон, двигаясь вдоль крутого черно-серого хребта величественных размеров.
— В одном я уверен, — сказал Видов, узнаваемый в роли Стивена Фокса, — если эти монахи на самом деле существуют, то они не часто ходят в кино…
Крутя баранку одной рукой, он отпил тепловатой воды из бутылки, и пустил ее по кругу.
— Вижу! — выдохнула Юдит, и поперхнулась, закашлялась.
Монастырь покоился в маленькой скалистой просеке, среди расщелин и трещин, и своими стенами из темно-серых глыб походил на руины.
— Может, они тут давно все поумирали, — неуверенно сказал Иешуа. — Да и кто бы это заметил?
Стивен кивнул:
— Так и ждешь предупреждающей таблички: «Осторожно! Через пятьсот метров — конец света!»
Покинув машину, все трое еще раз, по настоянию девушки, хорошенько глотнули воды, и пустились вверх пешком.
Вскоре вся их одежда намокла от пота, легкие ходили ходуном, словно отлавливая скачущее сердце, а рты хапали горячий воздух.
Юдит, как самая тренированная, неутомимо рвалась вперед, Стивен тщетно пытался поспеть за нею, а Иешуа все время отставал, ругаясь и ворча, и часто останавливался перевести дух.
Но они все же добрались до верха. Стояли, согнувшись, запыхавшись, уперев руки в колени, но все чаще поглядывая на единственный вход — узкий люк, перекрытый тяжелой дверью из древнего бруса.
— Вы только гляньте, — сказала Менец, которая разогнулась первой и первой смогла говорить, — каков вид!
Стивен ничего не мог ответить, только тяжело поднял голову. Да, вид сверху — отменный. Черные скалы, коричневые скалы, серые скалы — насколько хватал глаз, всё скалы да камни. Нигде ничего. Грандиозное разбазаривание пространства.
— И что теперь? — спросил Иешуа, отдышавшись.
— Теперь, — уверенно сказал Фокс, — мы вежливо постучимся!
Гулкие удары кулаком гасли, умерщвляя надежду.
— Никого нет дома, — прокомментировал Менец.
— Эй! — заорал Стивен. — Есть кто-нибудь?
Только он замахнулся, чтобы долбить в черную дверь ногой, как вдруг кто-то изнутри отпер задвижку смотрового окошка. Наружу выглянула пара старых, усталых глаз, и дребезжащий голос каркнул:
— Уходите!
Смотровое окошко снова захлопнулось, и задвижка со скрежетом вошла в свое гнездо.
— Вот так дела… — растерянно пробормотал Фокс, и крикнул через стену: — Эй! Мы пришли, чтобы взглянуть на зеркало, которое хранит образ Иисуса!
После недолгого молчания за дверью снова послышался скрежет, на сей раз другой, более серьезный. В своем пазу шевельнулся засов, загремело чугунное кольцо, и дверь отворилась с отчаянным скрипом.
За порогом стояли двое стариков — истощенных, немытых отшельников — босые, в прозрачном от ветхости тряпье, которое когда-то имело черный цвет. Однако от обоих исходила некая особая сила.
— Тридцать лет эта дверь не открывалась, — еле выговорил один из монахов, забыв речь по обету молчания. — Последним в нее стучался я. Входите…