Учебка закончилась, нас распределили по ротам. Приурочили принятие присяги к Первомаю. Парад, потом присяга. Потом праздничный обед, какое-то разнообразие. По праздникам делают котлеты. Меня и еще десять человек определили во вторую роту батальона охраны. Русский я и еще один, остальные дагестанцы. Деды довольно потирают руки — они перешли в другую категорию. По здешней градации до полугода — дух, потом до года — моряк, потом полгода старик и наконец, дед. Почему моряк непонятно, по слухам раньше носили морскую форму пока кто-то «на верху» не сообразил — моряки в горах Урала плохое прикрытие. Сегодня мы герои праздника, нас не трогают. В смысле не ставят в наряды, не гоняют на плацу, деды не заставляют оказывать им услуги. Но по вопросу «услуг» мы уже между собой решили — держимся вместе, в обиду друг друга не даем. Один только Сёма (второй русский из нас) держится особняком, даги его не приняли. Вчера, наконец, пришли письма, сразу два — от родителей и от Насти. Настя сдает экзамены досрочно, будет переводиться в Москву, жить там у тёти. Спрашивает, как приехать навестить меня. Интересуюсь у «стариков», как тут с посещениями. Оказывается официально нельзя, но когда приезжает кто-то настойчивый, на встречу ездят за пределы части, километров за тридцать. Подсказали маршрут и куда обращаться.
На следующий день утро началось с разборок. Встаем по сигналу дневального, мой сосед по койке Гаджибек, видит на стуле с одеждой вместо своей новой шапки, старую, потрепанную. А на всей одежде хлоркой на изнаночной стороне вытравлен номер военного билета хозяина. Недолго думая Гаджи пошел по рядам, проверяя шапки. И буквальночерез пару человек наткнулся на свою, сняв её с головы Самсона — деда по фамилии Самсонов. Деду вместе с старой шапкой прилетел хук слева под правый глаз. Я с земляками Гаджи сразу двинулись поближе, но никто не спешил подписываться за пострадавшего. Он был не из авторитетных дедов. Более того, когда после зарядки командир роты поинтересовался происхождением синяка и ему честно рассказали, всё что он сказал — сам виноват. Неуставные взаимоотношения это когда старослужащий обижает молодого, а когда наоборот ничего страшного.
После завтрака меня вызвали к ротному. Капитан Уваров, высокий спортивный мужчина пользовался уважением у солдат. Зря не гонял, наказывал только по делу.
— Колесов, комбат мне приказал поощрить тебя за случай в столовой. Благодарность тебе запишут, но ею сыт не будешь. В нашей роте был батальонный почтальон, он увольняется, давай я тебя на это место определю. В наряды будешь ходить, как положено, но три часа каждый день у тебя будет почти свободных — сидишь у себя в коморке и выдаешь почту.
Отказываться я не стал, кто от халявы откажется. Ротный вызвал старого почтальона, дал команду ознакомить с процессом. Рома Печерский, в звании сержанта обрадовался, больше конечно известию, что его через два дня уволят в запас.
— Пошли, салага, введу в курс дела.
Должность оказалась даже круче чем я ожидал. У почтальона был свободный выход в городок. Увольнений у нас в части не было совсем. От слова вообще. Потому что некуда. Ближайший город Юрюзань в тридцать км был для солдат недоступен. А в городке при части проживали офицеры и члены их семей. Туда солдат тоже не выпускали. Почтальон была единственная должность позволяющая раз в день проследовать от воинской части до почты городка и получить почту для гарнизона. Ну а если он по пути заглянет, например, в магазин… никто его за это не накажет. Честно сказать, кроме магазина заглянуть было некуда. От слова совсем. Если только завести знакомства с дочками офицеров… Других солдат кроме почтальона можно было увидеть только бегущим в качестве посыльного за офицером. Сегодня мы пошли за почтой вдвоем. На КПП для моего пропуска было достаточно волшебного слова — он новый почтальон. В армии для солдата весточка из дома самое главное. И человек, который её приносит, становится богом.
На почте Рома меня представил заведующей, там работали жены офицеров. Сложили в большой чемодан газеты, журналы, и главное письма и пошли назад. В небольшом помещении с окошком для выдачи, рассортировываем сначала письма по ротам, потом газеты и журналы. Тут же стоит телефон, можно позвонить в любую роту, позвать к телефону кента, сказать — «Вася! Тебе письмо!» Роте заступающей в караул письма выдавать запрещается. Вдруг любимая напишет — «Я тебя бросаю», боец и застрелится с горя. В каждом деле свои нюансы.
Итак, теперь каждый день после обеда я свободен. Причем предельное время никто не ограничивает, в идеале до ужина. Могу писать письма, читать журналы или лечь подремать. В целом бесцельное времяпровождение, но «такова селяви»… На третий день моей синекуры меня подстерег неприятный сюрприз. Выходя из почты с чемоданом добра, я наткнулся на незнакомого капитана. Причем он явно поджидал меня. Козырнув я попытался проскочить мимо, куда там..