— Все в руках Творца. Мы можем разве что молиться.
— Ссс…волочь. Сама… пойду.
— Вперед, — фыркнул он. — Не держу.
Отвернулся, стягивая рубаху. Вылезать переодеваться под дождь он не собирался. Эка невидаль, голый мужик в шрамах, можно подумать, она к своим — двадцати? — ничего подобного не видывала. А не видела, так отвернется. Не до стыдливости, тут в штанах бы не запутаться да не свалиться, прилетев лбом в косяк, или, того хуже, в камни очага.
За спиной всхлипнули. Альмод обернулся. Девчонка сбросила одеяло и пыталась сползти с лежанки — у нее получилось только сдвинуться на пару дюймов. И плакала.
Он вздохнул. Наклонился за одеялом — чтобы выпрямиться, пришлось опереться на лежак. Произнес так мягко, как только мог:
— Думаю, все хорошо, и твои соратники живы. Но даже если я ошибаюсь… прости, но добраться до города прежде твари я не успею. Никто не успеет.
Он снова укрыл ее одеялом. Не будь она чистильщицей, усыпил бы, и вся недолга. Ему самому безумно хотелось свернуться калачиком на сундуке и провалиться в темноту. Только все-таки переодеть промокшие под дождем штаны. И развести очаг, спалив то, что осталось от одежды девчонки, и заодно кровавый плевок. И образцы… совсем он ума лишился с устатку: чтобы сжечь образцы, пламя должно быть ярко-желтым, такого без плетений не получить, а плести он неспособен.
— Ты сражался… Так почему сейчас?..
— Дурак, вот и влез, — буркнул Альмод. Сунулся в ворот свежей рубахи. Будь проклято женское любопытство. Языком еле шевелит, а туда же, почему да зачем. — А сейчас от меня и вовсе толку, сама посуди… — Он зажег светлячок, тот снова мигнул и погас. — Умеешь молиться — молись. Хотя лучше просто поспать. Нам обоим понадобится много сил.
— Свейн назвал тебя заговоренным.
Альмод пожал плечами. Снова отвернувшись, начал стягивать штаны.
— Что… — Она осеклась.
— Не хочу спать в мокром.
Переодевшись, он повесил одежду сушиться у очага, снова подумал, что надо бы огонь разжечь, но кресала и трута он не держал с тех пор, как проявился дар. Поди, сейчас и не вспомнит, что с ними делать. Ладно. Потом. Все потом.
— Ты сможешь уснуть, не зная, что с тварью?
Отвечать Альмод не стал, смысл отвечать на глупые вопросы. Он — сможет. Сейчас он уснул бы и на ступенях собственной виселицы, так вымотался. Да и вообще, смысл изводить себя страхом и сожалениями, когда ничего не можешь изменить?
— А если тварь двинется не в город, а в лес?
— Тогда мы умрем.
— И тебе все равно?
Он закрыл дверь, добрался на ощупь до сундука.
— Я — Нел, — прошелестело из темноты. А ты?
Он помедлил.
— Альмод.
— Свейн назвал тебя заговоренным, — повторила Нел. — Альмод Заговоренный. Командир, который проходил десять лет. Прежде чем сошел с ума и убил Первого.
Альмод скрипнул зубами, помянув недобрым словом пацана. Точнее, двух пацанов.
— Почему ты молчишь? — настаивала она.
Потому что не намерен ни объясняться, ни оправдываться. Ни сожалеть о том, что влез совершенно не в свое дело. Но едва девчонка встанет на ноги, нужно будет уходить из Мирного. Может, оно и к лучшему. Засиделся.
Разбудил его стук в дверь. Колотили так, будто имели право вытащить его из кровати и уволочь… неважно, куда. Парни Харальда? Больше ни у кого столько наглости нет. Но откуда бы узнали? Альмод никому не рассказывал о своем логове. Даже когда строил, не просто так взял в помощники городского дурачка. Глухонемой не разболтает, даже если захочет, мычанием много не разболтаешь. Показать, конечно, мог, но до сих пор тайну хранил. Хотя сейчас могли и заставить, конечно.
Когда Альмод только появился в Мирном и заявил о себе как о целителе — надо же было что-то есть, — Харальд попытался нанять его на жалование. Хромой все время боялся, что его отравят, даже завел мальчишку, пробовавшего всю еду. Думал, на ребенка яд подействует быстрее, быстрее понятно будет. И хотел бы держать при себе целителя.
Альмод отказался, не выбирая выражения. Вовсе не потому, что исцеляющие плетения не слишком хорошо справлялись с ядами. И не потому, что предложенное жалование было смешным даже по меркам пацана, только-только получившего перстень полноправного одаренного. Он не собирался ни от кого зависеть.
Харальд отказа не понял, и как-то вечером в дом — тогда он снимал угол у мужика, который не смог мыть золото после того, как его покалечил волк — заявились два телохранителя Хромого. Объяснить непонятливому, что не на того он пасть разинул.