Сибирцев повернул больного немного на бок, срывая герметичную наклейку с раны, просунул руку сквозь маленькое входное отверстие почти до локтя, расширяя рану и достал пулю.
- Вот она девятиграммовая смерть...
Он попросил бинт. Вытер место где была рана и она исчезла, не оставляя следа.
- Не понял!? - вытаращил глаза доктор, привезший больного.
Пациент открыл глаза и сел на носилках скорой.
- Где я? - спросил он.
- Вы в Порогах молодой человек, вас привезли с огнестрельным ранением, но сейчас все в порядке. Я доктор Сибирцев, а вы?
- Старший лейтенант полиции Зуев. Вы тот самый Сибирцев - апостол Егор-чудотворец?
Полицейским осматривал себя, видя разорванную рубашку и кровь, ощупывал себя, на находя раны.
- Какой еще апостол чудотворец? - переспросил Сибирцев.
- Так вас в народе называют. Я Костромин Аркадий Гайдарович, заведующий хирургическим отделением, мы так с вами и не познакомились раньше.
- Ничего себе... какой из меня апостол... надо же такое придумать. Ладно, вся фантастика позже, пойдемте ко мне домой, Зуеву, - Николаю, подсказал он, - Николаю надо стресс снять.
Они вышли из салона скорой, а водитель все еще барабанил в дверь и матерился.
- Кончай, Андрюша, двери ломать, доктор уже операцию сделал, - показывал Костромин на вышедшего из машины полицейского, - чудотворец: он и есть чудотворец.
Сибирцев накрыл стол, приглашая мужчин к столу, налил всем водки, кроме водителя. Они выпили и Костромин начал рассказывать:
- Его притащили полицейские... Еще в приемном покое я понял, что дело труба - пуля пробила легкое и застряла где-то в средостении. Такую операцию в районной больнице успешно не сделать. Как раз вошел главный врач и сказал, что у полицейского единственный шанс - дожить до Порогов. Мы его на скорую и сюда. Минуты за три-пять до приезда у Николая сердце остановилось, шофер гнал, что есть мочи, а я делал массаж и искусственное дыхание. Потом появились вы, Егор Борисович. Объясните - я ни черта не понял.
- Сначала я запустил сердце Николаю, потом провел асептику энергетическим излучением, расширил рану и вошел в нее рукой, достал пулю и, вынимая руку вместе с остатками поврежденных тканей, одновременно заживлял и проводил антисептику. Вот и все, ничего особенного.
Сибирцев снова налил водки, они выпили. Захмелевший Костромин заговорил снова:
- Ты понял, Коля - я ни хрена не понял, хотя и зав отделением. Вижу, что он тебе руку по локоть в грудь загнал и вытащил пулю, потом протер все бинтиком. А я смотрю - раны то нет вообще, и ты встал. В городе профессор бы оперировал часа четыре, если удачно, то потом неделю в реанимации и месяц на койке. А ты сидишь сейчас и водку уже пьешь. А доктор еще утверждает, что не чудотворец. Про апостола, конечно, молчу, но то что чудотворец - однозначно, сам видел и других мнений здесь быть не может. Яковлев что-то объяснял там про кодоны, но какая разница, если не понятны детали, но суть ясна. А толку? Не время еще для понимания, вот так вот. Так, мужики, на посошок и домой, доктору отдохнуть надо.
Егор внезапно увидел стоявшую в дверях Тоню со слезами на глазах, она заметила его взгляд и выскочила. Он выбежал во двор, но калитка ворот уже захлопнулась за девушкой.
В субботу он выспался хорошенько, встал, умылся, позавтракал и вышел во двор. Присел на крыльце в раздумьях. Вошла Тоня.
- Хорошо, что вы пришли... я волновался...
- Волновались?.. Я все приготовила на два дня.
- Разве я об еде...
Егор огорчился, опустив голову вниз и разглядывая мелкие песчинки и трещинки на крыльце.
- Вы дали два дня отгула персоналу, мы втроем с папой и мамой собирали ягоду. Набрали голубики и черники, за брусникой позже пойдем. Вечером я увидела, как подъехала скорая, испугалась - вы всех лечите, а вас то лечить некому. Но поняла, что к вам стали возить больных и из райцентра... убежала...
Егор вздохнул, с трудом пересиливая себя - хотелось притянуть ее к себе, прижаться и стоять, не отпуская никогда, целовать всю... Он решил сменить тему разговора.
- Тоня, вы умеете рыбачить?
Она, не ожидавшая такого вопроса, посмотрела на него.
- Конечно, я же деревенская. Умею рыбачить и охотиться, с медведем, правда, не сталкивалась, но волков била. Без ружья у нас по тайге ходить опасно - летом медведя много, зимой волки. Нельзя в тайге без ружья.
- А я ничего не умею... мужчина называется...
- Егор Борисович, - улыбнулась ласково Тоня, - какие ваши годы - научитесь. И охотиться, и рыбачить. Тайга - наша гордость! И кормилица.
- Научите меня рыбачить... сегодня. Только у меня даже удочки нет.
- Удочки найдутся, только сейчас полдень, а рыбу надо ловить утром или вечером. Ладно, пойду червей накопаю и снасти приготовлю.
Она встала с крыльца, Егор взял ее за руку...
- Не уходи, Тоня, - он встал, - я не могу без тебя. Я люблю тебя, Тоня.
Последнее он проговорил почти шепотом. Антонина посмотрела ему в глаза и ответила так же тихо:
- Я думала, что уже не дождусь этих слов. Я тоже люблю тебя... Егорушка мой.
Она прижалась к его груди, он обнял ее и поцеловал в шейку, потом нашел ее губы...
- Ты выйдешь за меня замуж, Тоня?
- Да, милый мой, да, - отвечала она между поцелуями.
Егор взял ее на руки, закружил по двору и унес в дом.
К вечеру они пошли в дом Самохиных вместе. Егор только один раз был в этом доме, хотя всю семью знал хорошо.
- Подожди, Егорушка, я собак уберу со двора, - попросила Тоня.
- Не надо, - ответил с улыбкой Егор, - разве они могут укусить будущего родственника семьи Самохиных?
- Егор, это же собаки...
- Вот именно, что собаки... Не люди,.. - ответил он и вошел в калитку ворот.
Два здоровенных кобеля зарычали, ощерившись незваному гостю, готовые прыгнуть и порвать его.
- Чего это вы заворчали и не стыдно вам? Мы же с вами одной крови...
Собаки притихли, завиляли хвостами и подошли. Егор потрепал их за ушами рукой, а они только щурили глазки, словно прося извинения. На крыльцо вышел Тонин отец.
- Ничего себе... коленкор получается. Клава, - крикнул он громко, зовя жену, - ты посмотри - наши кобели к Егору Борисовичу ластятся и даже не лают.
Самохины и Сибирцев поздоровались. Егор произнес:
- Зачем им на меня лаять, рычать или кусаться? Я же произнес заветное слово - мы с тобой одной крови. Читали "Маугли"?
- Читали, читали, - с улыбкой произнесла Клавдия Ивановна, - проходите в дом, Егор Борисович.
Тоня все еще удивленно посматривала на Егора, погладила собак и тоже вошла в дом. Сибирцев начал разговор сразу, не успев присесть:
- Собственно я за одним только пришел, Клавдия Ивановна и Антон Николаевич. Мы с Тоней любим друг друга и я прошу у вас ее руки.
Тоня подошла к нему, прижалась, покраснела и опустила голову, словно разглядывая половицы.
- Чего тут говорить, - ответил отец, - если дочка вас любит, Егор Борисович - мы с матерью будем только рады.
Он подошел протянул руку, пожал и обнял Егора.
- Живите и будьте счастливы, - добавил он.
Клавдия Ивановна смахнула набежавшую слезинку, подошла и обняла Егора.
- Ну что, мать, накрывай на стол, сегодня у нас праздник и отметить его надо по-настоящему. Когда свадьбу играть думаете? - спросил отец.
- Мы не обсуждали с Тоней этот вопрос, но думаю, что готовы в любое время. Давайте вместе подумаем.
- Давайте подумаем, это правильно, - согласился отец, - ты чего, Тоня, к Егору Борисовичу жмешься, успеешь еще..., иди, матери помоги на стол накрыть.
Он пригласил Егора присесть в кресло и продолжил:
- Сейчас конец августа, а в начале сентября люди уйдут в орешник после копки картошки. В октябре вернутся, отдохнут немного и за мясом, но это немного, несколько дней займет перед холодами. Потом за пушниной. Свадьбу нужно играть через неделю, пока еще тепло и люди не очень заняты - вся деревня придет и из района некоторые приедут. Можно и в начале ноября, но на улице уже холодно.
- Причем здесь улица? - недоуменно спросил Егор.