Пусть парни и говорили, что действовали только в интересах Пустышки Нелли, они кривили душой. Смотреть на неё, танцевать, касаться гибкой талии и руки, было просто невероятно приятно. Она вся была, как огонь. Но не опаляющей, а тёплый, родной, как огонь в камине, что приветливо подмигивает усталым путникам. Или как солнце, что светит, не задумываясь, кому и сколько достаётся его живительного света.
Нелли и сама чувствовала себя так: свободной и щедрой. А потому бледное, несчастное лицо Виллиса было неприятно видеть. Оно выбивалось из общей радости. А значит, что?.. Она сунулась к нему. А парни не успели удержать.
Те, кто принадлежал к одному с ним кругу, слышали, куда декан захаживает, чтобы разнообразить личную жизнь. Знали и то, что он никогда не бывает на балах. Да и в весёлых заведениях не танцует. Пьёт, становясь только мрачнее. Они с ужасом ждали, как он вызверится на Смешную Нелли, готовились её спасать.
Нел и не знала, что идёт в пасть к тигру, а потому смело подошла к мрачному магу и, не церемонясь, дёрнула его за рукав. Тот с изумлением уставился на неё. Она мило улыбнулась:
— Идём, потанцуем, декан!.. Ну? Что сидишь, как пень? Ты же аристократ! Как смеешь ты отказывать даме?
Расхохоталась, а потом, видя, что он и не собирается вставать, подмигнула ему… И склонилась перед ним в нижайшем, изящнейшем реверансе. Как перед королём. Да так и застыла…
Они привлекли внимание. Конечно! Ещё бы! Реверансы в трактире — редкость. Можно сказать, невозможность! На него и девчонку смотрели, наверное, все. И Виллис не выдержал. Вскочил со стула, издевательски отточенно поклонился ей. Подхватил даму за руку и вздёрнул вверх. Аккуратно, конечно. Только чтобы разогнуть её, наконец!
Она была довольна. Веселилась! И он прошипел ей:
— Не боитесь, леди, что я отомщу за то, что вы заставили меня светить рожей на весь трактир?
Конечно, леди! Чтобы так делать реверанс нужно учиться. С детства. И всё её поведение вписывается. Кого там Элвин прячет под именем Нелли Тал? Это, на самом деле, не такая уж редкость. Иногда аристократы учились под чужими именами. Кто она?..
Леди, похоже, прочитала его мысли:
— Не придумывайте себе романтических историй, лорд Виллис! Я просто хорошо тренирована. Вы поняли это сразу. Поэтому, чего скрывать? Я могу изобразить любой стиль боя, какой пожелаете. И любую пляску. Даже танец самирских наложниц. Не желаете?
Он не поддался на провокацию. Глянул остро:
— Бой, как танец, а танец, как бой?..
Она ответила прямым взглядом:
— Именно так!
И глаз больше не опускала. Смелая. Прямая и стойкая, как клинок… Её будто, и правда, подменили. Глаза, зелёные, яркие, притягивали, звали утонуть в них. Волосы вились и золотились, как самые жаркие солнечные лучи в горячий летний полдень. И рука её доверчиво лежала в его ладони. Спокойно, не напряжённо. Так не сыграет даже самая обученная из шлюх. Их всегда выдавало что-нибудь, этих женщин, кому он платил, чтобы не забыть окончательно, как это бывает, когда ты с женщиной…
Её ничего не выдавало. Она спокойно смотрела ему в лицо, доверчиво заглядывала в глаза, будто видела его настоящего. К нему и обращалась. Не того, озверевшего "его", каким он стал из-за всеобщего отвращения и страха, а каким он был когда-то.
Она видит его… Смешанная кровь… Странная адептка, которую прячет Элвин. И которая позволила ему увидеть себя… Всё сложилось в голове у бывшего гвардейца и он прошептал, глядя ей в глаза:
— Зачем? Зачем ты открылась мне?
Она потянулась к нему ближе, обдала тёплым дыханием:
— Мы бережём жизнь. Всегда… А ты погибаешь, лорд… Ещё немного и выгоришь… Ты ведь чувствуешь пружину вот тут?
И она положила руку ему на грудь. Их танец становился неприличным, и он начал оттеснять её в относительно тёмный угол. Пусть студенты придумывают, догадываются. Это лучше, чем они увидят, как… Ведающая проявляет себя…
Её глаза сейчас сияли. Вся она сияла и была прекрасна тот самой "ведьмовской" красотой, о которой с таким ужасом рассказывали древние летописцы. Гибельные порождения странного мира, все они: эльфийки, ведающие, драконицы, оборотницы и другие… Те, чьи глаза, лица и тела так много сулили, но не желали давать дормерцам ничего. Кроме сожаления и презрения. Их всех ненавидели, боялись… И всё равно желали…