Лика словно замёрзла вся. Заледенела. Только потому, наверное, не укусила этого ублюдка, не зарычала, а ответила таким же светским, каким был его тон:
— Вы только что сказали мне, что я неизбежно вынуждена буду продавать себя? Так или иначе. Только за гораздо меньшие деньги?
— Приятно говорить с умным человеком! А уж, когда это дама! Опыт, доложу вам, леди, бесценный!
Алика тонко, изящно улыбалась, пока он не убрался. И когда встала и пошла вглубь сада Гарнарского замка тоже. Так тонко и так изящно, что у неё болели щёки и голова.
Говорить о сердце было излишне… Оно разбилось. На куски. И не так, как бьётся стекло, с красивыми острыми гранями, в которых отражается свет. Её сердце разбилось, как бьётся какая-нибудь тыква или арбуз. Хряп! И на земле неопрятные куски и мякоть… И всё это ни на что не годно.
Она спокойно шла мёртво ухватившись за цепочку мгновенного портала на своей шее. И отчаянно жалела о двух вещах. О том, что портал этот настроен на перенос в Гарнар, и изменить настройки нельзя. И о том, что её собственного резерва никак не хватит на построение портала. Даже если она заберётся и станет черпать жизненные силы. Она сделала бы это. А толку?!
— Пойти и украсть накопитель, — безумная мысль, одна, по сути, мысль, билась в голове.
Если бы она знала где, то пошла бы и украла. Пойти и попросить помощи у Нел или Эль не пришло ей в голову. Все они сейчас пугали её. Все, находящиеся здесь. Каждый, вне зависимости от того, как он относился к ней. Этот ублюдок испачкал и испоганил их всех. Тем более, что ради защиты "их" и Гарнара, он только что ломал её.
И ещё будет ломать. При мысли об этом становилось не страшно, но отвратительно настолько, что захотелось пойти и умереть. Причём в самом прямом смысле этого слова. Есть предел всему. У Алики он тоже был, этот предел.
Она, холодная, как лёд, такая, какой, наверное она стала бы, если бы согласилась стать шлюхой на службе Гарнара, вернулась к столам. Стащила две бутылки фрилла и прикрыла иллюзией. Вернулась в сад. Сдёрнула с плеч шарф, сделала из него узел, к который сложила бутылки.
Укрыла себя чарами отвода глаз, пологом тишины и всеми щитами, какие только пришли в голову. И пошла к воротам замка. Ворота были открыты, стража даже глазом не моргнула, когда Алика прошла мимо.
Она пошла к подножию того самого холма, на котором плясали в праздники. Там протекала хорошая, полноводная и быстрая река. Под светом лун и звёзд, Лика сбросила щиты и обувь. И откупорила обе бутылки сразу.
Она пила фрилл под светом обеих лун их мира и соглашалась с ними, с лунами. Да, мир, конечно, гадкое место. Невыразимо гадкое место. Но и такое прекрасное. В нём есть величие и красота. И любовь. Она точно есть. Альтея, княгиня Гарнара, точно любит своего мужа и своих. И вряд-ли она одобрила бы вербовку юной глупой девочки на благо Гарнара. Она, скорее, рискнула бы сама, чем обидела бы кого-нибудь. Даже её, Лику, хоть она её почти не знает…
Когда бутылки опустели и Лика пошла в воду, она была спокойна.
— Какое гадство!
С такими, вовсе не возвышенными мыслями возвращалась Лика, в сознание.
Кто-то выдернул её из воды, когда она пыталась плыть по ледяной эльфийской реке. Не особо успешно… И теперь она выкашливала не только воду, а, кажется, и лёгкие. Они горели и болели так, что если бы она могла, что, наверное, визжала бы от невероятной боли… Не могла. Лёгкие, бронхи, трахеи, гортань, ротовая полость, — всё было занято. Активно откашливало воду. А кто-то ещё довольно ощутимо лупил её по спине, помогая воде выходить. Или срывая злость?..
Этого Лика не знала и знать не хотела. Она не видела того, кто лупил её. Даже тогда, когда вода закончилась и он перевернул её на спину. То-ли дурнота, то-ли фрилл, гулявший до сих пор в крови не давали видеть и чувствовать. Она и холод не ощущала, хотя трясло её судорожно..
Она ничего не ощущала. Ни как он поднимал её и нёс через портал. Ни как укладывал в горячую ванну. Ни как вытащил оттуда и уложил в роскошную постель. Ничего она не чувствовала и не желала ощущать до тех самых пор, пока он, этот кто-то, не поцеловал её.
Первый поцелуй… Не знаем, как у кого, а первый поцелуй Лики не был скромным или целомудренным. Или нежным… Тот, кто целовал её, одновременно и наказывал её, и утверждал жизнь потому, что после такого поцелуя хотелось жить. Он был жадным и жаждущим настолько, это поцелуй, что иногда у неё, от недостатка воздуха, мутилось в голове. Мужчина не давал ей передышки, и она дышала урывками, начиная ценить дыхание и понимая, как это хорошо: дышать.