Ольга вышла из залы практически тотчас же за Александром. Она не хотела никого видеть и пребывала в смятении. Кликнув конюха, она приказала снаряжать коляску, чтобы ехать в аптекарскую лавку. Тюрин показался на крыльце с небольшим саквояжем, собираясь отправиться сначала в лавку, а затем к себе домой. Он благодарил Ольгу за радушный прием и говорил прочие любезности, Девушка слушала его вполуха и пыталась представить, насколько подробно ей придется ознакомить новоявленного наследника со своими делами…
Коляска была подана. Ольге не пришлось ни ждать, ни переодеваться, и она удобно устроилась на сиденье. Все ее папки с расчетами остались в доме, но она бы и не смогла сейчас считать. Просто ее присутствие требовалось сейчас, как ей казалось, именно на производстве.
«Допустим, — размышляла она, — придется рассказать, какого рода заказы мы выполняем… В этом же нет ничего особенного! Сборы от мигреней и кровотечений, молодильные капли и растворы, капли, возбуждающие любовный жар. Иногда некоторые виды ядов, применяемых исключительно для лекарственных целей. Как медик, он все это поймет. Но вот поймет ли, что рецептура ядов не заявлена в Аптекарскую канцелярию?»
Ольга с сомнением покачала головой, поправив черную шаль на плечах. Солнце припекало, и ей захотелось скинуть с себя этот оберег из шерсти. Истолковав ее жест по-своему, рядом оживился Тюрин.
— Оленька, а когда ты снимешь траур по… батюшке? — спросил он с запинкой, но без тени иронии.
— Пожалуй, к Троице, — прикинув в уме, ответила Ольга.
Носить траур становилось все труднее и, учитывая новые обстоятельства, больше походило на фарс. Поначалу смерть опекуна настолько выбила ее из колеи, что Оля собиралась проходить в трауре несколько лет. Да хоть всю оставшуюся жизнь, настолько ей было худо и пусто. Ей и сейчас не хватало дружеского ободрения Ивана Федоровича, его поддержки при дворе, которая делала неуязвимыми для Аптекарской канцелярии ее опыты с лекарствами… Но почему-то по прошествии всего четырех месяцев жизнь Оли перевернулась настолько, что все десять лет, проведенных с Истопиным, стали казаться зыбким сном. Да и при чем здесь последние месяцы? Все изменилось за два дня, как только в поместье появился этот вальяжный красавец. И она уже задумалась о смене траура…
— Это хорошо. Совсем недолго осталось, — обрадовался каким-то своим мыслям Василий.
Коляска подкатила к большому бревенчатому зданию с узкими окнами, которое напоминало огромную недостроенную избу зажиточного крестьянина. Отделка была грубой и явно не предназначенной для чужих глаз. Здесь находилась святая-святых аптекарского огорода, которую Истопин гордо именовал «производство», а прочие и вовсе не придумали названия. Внутри царила обычная суматоха. Бабы ссыпали цветы ромашки в огромные перегонные печи, мужики тащили тяжелые кадки с водой. На длинных деревянных рамах, выставленных на улицу, сохли мята и зверобой, а также котовник, топяная сушеница, полынь и что-то еще, что Ольга не смогла уловить по запаху. Здесь заготавливались традиционные травяные сборы. Они были просты и пользовались неиссякаемым спросом из-за своей крайней распространенности.
Далее шли комнаты, где две специально обученные крестьянки, аккуратно работали с беленой, борщевиком и вехом, или белокрыльником. На вскидку Ольга могла назвать еще около десятка ядовитых трав, гораздо менее известных, но с ними все действия производила только она сама, да они и не требовались никогда в больших количествах.
Этих женщин сейчас не оказалось на месте, и Ольга взглянула на их нехитрые инструменты. Скребок, ступка, нож, такие же лотки для сушки, только расположенные внутри помещения. Ядовитые травы Истопин запрещал сушить на улице, для подачи воздуха имелась специальная отдушина в крыше. Выносить их из комнаты, всем, кроме Ольги, запрещалось.
В избе имелась и большая отапливаемая комната, рассчитанная на работу зимой. Здесь сушили, варили, растирали, мололи, рассыпали смесь по кулечкам и коробочкам множество рук. Тут также делали небольшие запасы сырья непосредственно под личные Ольгины нужды. Сейчас несколько человек мололи приправу, которую Акулина с усердием сыпала в свою стряпню и которая еще служила средством от кашля. Ольга улыбнулась, и крестьяне тепло приветствовали ее. Сюда уже стали приносить первый лесной мед, и Ольга с наслаждением вдыхала его запах. Сладость, смешанная с теплой терпкостью воска, — что может быть приятнее? Ольге не хотелось уходить… Здесь все оставалось таким же, как при жизни Истопина, каждый крестьянин выполнял работу, и знал ее как никто другой. Здесь был покой, сосредоточенность и порядок, чего не наблюдалось сейчас ни в Ольгиной голове, ни в ее сердце…