Лэй Чжунлянь поспешно отвернулся и, слушаясь приказа молодой госпожи, отошел к повозке за водой и лекарствами.
Когда он вернулся со всем необходимым, Цзюнь Чжэньчжэнь дала лекарства, которые собрала сама, Фан Чэнъюю, а после попросила Лэй Чжунляня приготовить отвар из трав.
Фан Чэнъюй внимательно наблюдал за тем, как она перевязывала рану.
На обнаженной лодыжке Чжэньчжэнь зиял широкий порез, виднелись ее плоть и кровь.
– Больно? – спросил Фан Чэнъюй.
Его вопрос казался таким бессмысленным, но иногда людям свойственно спрашивать об очевидных вещах, даже если они уже знают ответ. Как будто бы это может облегчить боль собеседника и помочь им прочувствовать все на своей шкуре.
– Хотел бы и я ощутить боль в ногах, – заявил он.
Цзюнь Чжэньчжэнь промыла свою рану и с улыбкой взглянула на Чэнъюя.
– А твои ноги не болят? – спросила она.
Фан Чэнъюй уставился на нее.
– Я уже привык к боли, для меня это как что-то обыденное.
Глава 4
Ни благородный, ни ничтожный
Он имеет в виду свою болезнь в целом или ту боль, которую он испытывал во время ее лечения?
Спокойный голос Фан Чэнъюя звучал ласково, но не без присущей ему серьезности. Слушать его было одно удовольствие.
Он совсем не походил на прочих молодых людей.
За все время Фан Чэнъюй ни разу не учинил скандала, ни на кого не кричал и всегда говорил тихо, это создало вокруг него миролюбивую атмосферу.
Он был ребенком, который позволял всем вокруг забыть о тревогах.
Из-за болезни он нуждался в постоянной заботе и тем не менее изо всех сил старался не доставлять другим лишних хлопот.
Цзюнь Чжэньчжэнь улыбнулась.
– Мне тоже было больно, – сказала она.
Когда Цзюлин умерла, ее зарубили мечом.
Тогда люди Цзиньи-вэй использовали шоудао[3]: широкие, толстые и очень острые мечи. Оружие, предназначавшееся для того, чтобы пробивать броню. Разрезать ее тело для такого меча – то же, что разрезать тофу.
Она помнила, что первый удар шоудао пришелся прямо ей в плечо, он полностью отсек ей руку.
А после этого ее наискось порезали со спины. Если бы убийца ударил сильнее, ее могло бы и вовсе рассечь пополам.
Ужасно больно.
Но это не шло ни в какое сравнение с болью, которую испытала настоящая Цзюнь Чжэньчжэнь от удушья. Небо и земля.
Чжэньчжэнь ощупала свою шею.
Заметив это, Фан Чэнъюй подумал о ее повешении.
Больно ли умирать? Особенно для Чжэньчжэнь, которая на самом-то деле вовсе не хотела прощаться с жизнью.
Фан Чэнъюй сдержал улыбку. Жизнь сама по себе сложная штука. Есть даже фраза: больно так, что жить не хочется.
Цзюнь Чжэньчжэнь уже обработала свой порез.
– Тот человек стал причиной твоего ранения? – внезапно поинтересовался Чэнъюй. – Он ведь не дровосек, я прав?
Цзюнь Чжэньчжэнь покачала головой.
– В этом нет его вины, – ответила она. – Он в самом деле мой спаситель.
Спаситель?
Цзюнь Чжэньчжэнь поведала спутникам о случившемся. Разумеется, некоторые детали она опустила и рассказала только о ценных лекарственных свойствах того цветка и о том, что именно поэтому решила его сорвать.
Услышав это, Фан Чэнъюй с Лэй Чжунлянем покрылись холодным потом.
Они не знали, что и сказать.
Попросить ее, чтобы в следующий раз была осторожней и берегла себя? Но кто может предугадать, какой шаг безопасен, а какой несет за собой риск?
– На сей раз все случилось из-за моей небрежности, – заговорила Чжэньчжэнь. – Я знала о месте роста божественного цветка. Для собственной же безопасности следовало привязать к себе веревку и уже потом лезть за ним.
«Неужели она полезла за божественным цветком из-за моей болезни?» – подумал Фан Чэнъюй и на какое-то время умолк.
– В таком случае этот цветок и в самом деле очень ценен, – наконец подытожил он. – Тот человек не перегибал палку, когда хотел обменять его на твою жизнь.
Он произнес это с сожалением в голосе.
– Следовало дать ему больше денег.
Слова Чэнъюя имели смысл, однако, услышав их, Лэй Чжунлянь все равно почувствовал себя немного странно.
– Но этот человек… вел себя как-то чересчур… – не мог не возразить он.
Лэй Чжунлянь понятия не имел, какими словами можно его описать. Наконец он добавил:
– Ума не приложу, благородный он человек или ничтожество.
Если ты действительно благороден, как можно спасти кого-то, но при этом отнять лекарственное растение, из-за которого этот кто-то чуть не лишился жизни? Почему нельзя просто попросить? Разве молодая госпожа не пошла бы навстречу тому, кто спас ее жизнь?