Он оказался простым горожанином, зажиточным торговцем, промышляющим торговлей тканями и пряностями.
Вот так мы с ним познакомились...
Он стал приходить очень часто, просто так. И всегда умел развеивать обыденность моей жизни и скуку ожидания. Нет, посетителей было немало, но он всегда появлялся тогда, когда у меня было свободное время. С ним было интересно разговаривать на любые темы, и постепенно для меня стало жизненно важным смотреть на него украдкой из-под капюшона, с улыбкой наблюдая отблески пламени свеч в его необычных, небесно голубых глазах. Иногда он любил молча наблюдать, как я помогаю людям, к тому же, он ничего так и не сказал по поводу моего дара. Это уже что-то, так как я привыкла, что люди боятся его. Однако я так и не показала ему своего лица и не назвала имени.
Я что-то записывала, не заметив, что он подошёл слишком близко. И, возможно, не заметила бы, если бы капюшон не сдёрнули с моей головы.
Охнув и выронив перо, я инстинктивно обернулась. Джонатан стоял совсем рядом, с интересом разглядывая меня. На его лице не было ни удивления, ни узнавания. Только улыбка.
Мгновение я возмущённо молчала, не зная, как выразить всю полноту впечатлений по этому поводу.
- Так не честно! - Всё, на что меня хватило.
- Жизнь почти всегда несправедлива, - вновь улыбнулся он, присев на табурет рядом, - И как можно было скрывать такую красоту?
Мне оставалось лишь смутиться.
Я - высокая, с длинными рыжими волосами, узкой талией и россыпью мелких веснушек на молочно белой коже. Многие считали меня красавицей, но одно дело слушать лесть и дежурные комплементы родовитых лордов, другое дело - от Джонатана. Я не могла с точностью сказать, кем он стал для меня за те полтора года, что мы знакомы. Не друг, нет, что-то большее, но и не рыцарь из романов, из которых я брала всё своё понимание любви.
Однако с того дня я научилась доверять ему. Назвала своё имя, поделилась всем, о чём молчала. Он не упрекал меня, и от этого было определённо легче. Теперь мы любили гулять вместе по вечерам, купаться, брызгаясь водой, как дети, и даже просто молчать в присутствии друг друга. Всё это стало неотъемлемой частью жизни.
Всё шло прекрасно, в моей жизни было даже некоторое подобие идиллии, пока однажды мой папа просто взял и не проснулся...
Когда можешь что-то исправить, жизнь кажется в тысячу раз легче. За это время я привыкла, что могу исправить многое... но тут не смогла. Это было очень несправедливо. Хотя к такому возрасту уже пора было бы усвоить, что мир состоит из несправедливости, но я словно не замечала этого, упорно стараясь даже в отпетых убийцах видеть хоть что-то хорошее. Даже Джонатан смеялся над этим моим качеством. Он считал, что наивность во многом мешает жить, а я не соглашалась.
Владение поместьем вновь перешло к дедушке, которому было уже под девяносто, потому что поместьем мог управлять только мужчина. Дедушка этого категорически не хотел, поэтому против моей воли заключил мою помолвку с наследником соседнего графства.
Я даже пыталась сбежать из дома, но не получилось. Я не знала, как жить дальше, потому что теперь меня окружали и управляли моей судьбой совершенно чужие мне люди.
Единственным человеком, с которым я могла поделиться своей печалью, был Джонатан.
Я исцеляю людей от болезней, он - исцелил мою душу и сердце от печалей. В мире холода и враждебности, коими меня окружали даже спасённые мною пациенты, он был моим островом тепла и надежды, где я всегда могла найти покой и утешение. Он мог просто осторожно обнять меня, и я все свои проблемы забывала. Это было ни на что не похоже, сильнее Жизни и Смерти, необходимее воздуха, выше целого мира. Это - любовь. Та, от которой хочется радостно улыбаться и верить в чудо. Не та приторная из рыцарских романов, а земная и живая, но гораздо более возвышенная.
Мы мечтали о семье и детях в небольшом домике у очага. Эти мечты просты и банальны, но именно они наполняют человека силой и надеждой.
Но нашлись люди, которые каким-то образом узнали, что графская наследница и целительница Катриона - одно лицо. Сначала начались шепотки за спиной, потом недовольство... и, наконец, кто-то написал докладную в инквизицию. Впрочем, подобное было предсказуемо - человеку, сообщившему имя ведьмы, отдаётся всё её имущество. А так как замуж я выйти не успела, то вывод напрашивается сам собой.
Меня взяли под стражу и пытали. Из-за пелены боли я мало что помню... но по истечении трёх дней издевательств суд вынес приговор - костёр.
Джонатан потратил большую часть накопленных денег, чтобы спасти меня. Он даже сумел проникнуть в мою камеру, но поздно: раны, нанесённые мне, были уже не совместимы с жизнью, мне остались считаные дни. Забавно и горько: я спасала других, а саму себя не сумела.