Ещё раз. Жах! Мимо… Лезвие прошло не под прямым углом, а немного сбоку, срубая только и без того потрёпанную грудную пластину Гендзина. Ничего. Ещё было время. Девятнадцать секунд. Мисураги снова занесла своё оружие над головой… И зависла.
Среди серого и чёрного железа лежала маленькая девочка. Вся красная, словно кровинка, которая остаётся, когда лопаешь особенно упитанного комара.
И она была ещё жива. Своим чрезвычайно чётким зрением в броне Мисураги увидела глаза этого ребёнка, большие, заплаканные, красные, увидела его бледное личико, чёлку, ресницы и губки — ну точно клювик уточки.
Мисураги увидела ужас, который захватил ребёнка, когда Алый Демон возвысил над ним раскалённое лезвие… Личико девочки скривилось. Мисураги вдруг поняла: она сейчас заплачет.
— Девять секунд, — прогремело в её голове.
Ребёнок задрожал. Заревел. Её лицо сделалось красным, как вишенка…
Пять секунд.
Три.
Две…
С безумным рёвом Мисураги Юй ударила.
…
…
…
Бах.
…
Эпилог
В этой истории нет правых и виноватых
…Но в ней живут чудовища.
…
…Его исполненный мукой день начинался в районе семи часов, когда заранее отмеренные дозы обезболивающего и снотворного, — две прозрачные колбы на тумбочке у изголовья кровати, — прекращали своё действие.
Первые минуты, когда ещё держалась дрёма, были самыми мучительными. Боль настигала его, словно яд, впрыснутый в сновидение. Он просыпался в судорогах, мокрый от пота и сразу же кашлял кровью, если случайно во время снова прокусил себе язык.
Затем, когда он уже немного приходил в себя, его настигал соблазн. Почему бы не принять ещё обезболивающего? Забыться? А может разу крысиного яда? Чтобы покончить раз и навсегда с этой утомительной жизнью?.. Нет…
него ещё много работы.
Он брал свою деревянную палочку и ковылял сперва в душ, затем в туалет. Наконец он снова возвращался к деревянному ящичку и взбалтывал себе коктейль из трёх положенных ему в день доз препаратов. Сперва он выпивал только половину, — вторая же полагалась ему после завтрака, который он проводил в небольшой кухне на первом этаже своего дома.
Завтрак этот всегда состоял из особой пищевой жижицы — его желудок не мог переварить ничего твёрдого и отвергал соль, сахар и перец, — и не приносил ему ни малейшего удовольствия.
Иногда его трапезу приправляла своей болтовнёй женщина, однако сегодня её не было, — всё же у неё было много дел, многие из которых он сам же ей и поручил… И наконец вторая доза таблеток и на прогулку.
Ему нужно было ходить по меньшей мере два километра в день, чтобы не атрофировались мышцы и ещё в целях стимулирования кровотока — извечные опасности тромбоза… Для этого он разработал себе особый маршрут.
Сперва он выходил на главную улицу небольшого, пыльного городка на юге Китая — с некоторым Шанхайским налётом — и шёл… Направо.
Просто направо.
Каждую сотню метров он присаживался на скамеечку, сверялся с картой города у себя в голове, и пока перед ним шагали пешеходы, да проезжали набитые товарами повозки — открывал книгу и читал.
Книга эта была всегда одна и та же — его дневник. В нём он записывал все наиболее важные за день, за неделю и за месяц события. Это было необходимо. В последнее время он терял воспоминания во время своих приступов. Причём терял выборочно, иногда забывая, что было вчера, а иногда получая провал в памяти на целую неделю месяцем ранее… Поэтому перечитывать дневник ему всегда необходимо было от корки до корки.
По этой же причине он избегал использовать шифр — что если ключ к нему забудется? Поэтому и дневник он всегда держал при себе.
Всю дорогу до конца улицы, с длительными перерывами, он читал. Отправляясь же назад, Он доставал ручку, с бумагой и писал письма на свежих листочках. Иногда свои послания он держал при себе до самого вечера, а иногда их забирали немедленно уносил большой белый сокол.
Чрезвычайно занятая птица, размышлял он, наблюдая, как она взлетает в небеса с белым конвертом на ножке. Занятая, и в то же время такая свободная…
Ну а дальнейшие его дела, по возвращению с прогулки, зависели от того, какой сегодня был день. В понедельник, четверг и субботу ему необходимо было делать переливание крови, ради которого он завёл связи в местной больнице. В прочие рабочие дни у него значились иглоукалывание и терапевтический массаж, который проводила одна местная мастерица.
Всё это чрезвычайно не нравилось той самой женщине, которая возле него ошивалась. Временами она грозилась даже сама помассировать ему спинку… Страшные перспективы.