Часть первая
Шаман
Девятнадцатого сентября внезапно долбанул мороз под двадцать пять, и по реке поплыла плотная шуга. Потом температура подлетела до минус десяти, но повалил мокрый снег, тут же схватываясь коркой, по которой даже лайки — Циля и Султан — старались лишнего шагу не делать; что же говорить о нас, неприспособленных двуподпорочных? Знаменитые охотничьи лыжи, подбитые камусом, не катились и не шли, а позорно глезили вбок, или подворачивались, или проваливались и зарывались. Не менее знаменитые канадские парки через четверть часа обрастали ледяным панцирем снаружи и опотевали изнутри. В сторону «Бурана» мы старались даже не смотреть, потому что да, конечно — «Буран» крут, очень крут, но ведь потом мы его не вытащим…
Короче, получалось так, что последние несколько километров нашего пути становились непреодолимы. Поэтому мой день рождения, двадцать четвёртое сентября, мы с Веником встречали у него в избе вдвоём.
Оно конечно, с Веником можно было бы и зимовать. Веник относился к тому редкому (вопреки расхожему мнению) типу таёжников, которые могут подолгу молчать, и молчание это лёгкое. Большинство же охотников, рыбаков, шишкарей и прочего здешнего люду обычно, намолчавшись, при встрече сыпят словами, как из решета, не слушая и перебивая друг друга, повторяя одно и то же по три-пять-десять раз — так, что образуется постоянный звуковой фон, подобный густым слоистым облакам табачного перегара под потолком. Сначала я думал, что это просто последствия коммуникативного голода, своего рода обжорство после долгого поста; но постепенно стало ясно, что дело тут совсем в другом…
Этим другим я и интересовался последние пять лет, постепенно завоёвывая доверие местных жителей. И с каждым годом понимал, что нахожусь всё дальше и дальше от цели своих исследований. Как будто хитрый зверь уводил меня за собой в неудобья, чтобы я там заплутал, устал и лёг.
Непростое это место — долина между хребтами Хонда-Джуглымским и Тэмэн-Туру-Тугдаг… Во всех смыслах непростое.
Заинтересовал меня этой долиной Вадим Сергеевич Кипчаков, психиатр, которого наша родная Конура время от времени привлекала для консультаций. Если помните, с начала восьмидесятых начали появляться (а потом их год от года становилось всё больше и больше) «потеряшки», то есть люди, у которых очень избирательно была стёрта память. Это была не совсем та амнезия, которая наблюдалась у людей после захвата их сознания «десантниками» балогов — но, как всякие другие странности, могущие иметь отношение к деятельности Пути, и она была учтена, исследована и — оставлена под подозрением. То есть огромный процент «потеряшек» составляли жертвы железнодорожных и гостиничных аферистов, которые травили попутчиков и соседей клофелином и другими зельями; но были и те, кто в эту категорию категорически не попадал — более того, имелось три совершенно достоверных наблюдения, как и при каких обстоятельствах люди теряли память. Это было в парке, в кафе и в поликлинике. К сидящему в одиночестве человеку подходил некто в сером, что-то недолго говорил, после чего уходил — пострадавший же или оставался сидеть, как манекен, или вставал и куда-то шёл, — уже ничего не помня о себе. Что характерно, запомнить хоть какие-то черты «серого» никто из свидетелей не мог, и не помогал даже опрос под гипнозом.
Вот тогда, собственно, мы и познакомились с Кипчаковым, гипнотизёром он был феноменальным…
Так вот, он рассказал, что в Саянах, в верховьях реки Уды, будто бы существует «место силы», где к человеку, потерявшему память, она возвращается. Иногда для этого требовалась помощь шамана, чаще — просто надо было туда прийти и какое-то время пожить. Дорога не слишком простая, но и не чрезмерно сложная: сначала на «Урале» часов двенадцать, потом пешком — дней пять, если не торопиться. Тропа хорошая, конная, набитая. Жить надо под открытым небом, даже без палатки. Заморозки тут по ночам случаются даже в июле, так что эта часть лечения едва ли не самая трудная.
Если за несколько ночей ничего не происходит, идут к шаману. Это рядом. Но мы вот пока не смогли дойти…
Вообще с шаманом Яшей мы уже успели познакомиться — прошлым летом. Он тофалар, тоф, это местная малочисленная народность, о которой мало кто знает. Близкие родственники тувинцам, но другие по характеру — подчёркнуто тихие, мирные. Яша молодой, ему лет тридцать, закончил сельхозтехникум в Иркутске, стал ветеринаром — а потом гены взяли своё. Так что оленей и коней он лечит в основном по науке. А вот людей — традиционными средствами.