Что у нас ещё?
Тонкий альбом, даже не альбом, а папка. Внутри разворот из двух фотографий и вложенная такого же формата. Так… Слева «Школа № 2 г. Тугарин. Класс 10» и ниже «Выпуск 1972». Два десятка медальонов — хоть сейчас на памятник прилепляй… что у них за мода такая была? И такой же медальон справа, только большой — «Лосев Всеволод»…
И это, конечно, был отец. Перепутать невозможно.
Глеб смотрел, но ничего понять не мог. В мозгах бессмысленно мигал калькулятор.
Потом он взял вложенную фотографию. Здесь был, надо думать, тот же класс, только вместе с учителями. Вот бабушка. Вот и отец, на корточках впереди. А за ним… за ним…
Он снова посмотрел на медальоны. Конечно. Вот она, посередине. «Бахтина Мария».
Эй, сказал он кому-то наверху. Вы давайте как-нибудь полегче…
И тут зазвонил телефон. Квартирный.
Шабельников разжевал и проглотил пять таблеток аспирина и запил пивом, и теперь ему было если не хорошо, то хотя бы сносно. Он был из тех алкоголиков, которые прекрасно отдают себе отчёт в своей слабости, но полагают, что непрерывная трезвость ещё хуже. Поэтому у них нет склонности винить в своих несчастьях окружающий мир, а себя они уже внутренне приговорили. И если Шабельников во хмелю мог слетать с катушек (иногда очень круто), то Шабельников в похмелье был сосредоточен, деловит и сумрачен, но не мрачен. Мрачным он делался, когда период трезвости затягивался на неделю-другую. Тогда он тупо уходил в очередной запой — дня на три-четыре.
Я так долго описываю похмельные ощущения бравого капитана потому, что, как выяснилось немного позже, это имеет большое значение. Но тогда, понятно, я ещё ничего такого не знал…
Перед ним лежала папка с делом о вечернем налёте на больницу и похищении тяжелораненого «Неизвестного № 4». Он прочитал короткое изложение событий, записанное от руки ровным почерком старшего лейтенанта Радько, свидетельские показания… Потом нажал на клавишу коммутатора:
— Радько, зайди.
Через минуту образовался Радько, свежий, подтянутый и с честными глазами. Шабельников знал, что у старлея есть свой маленький частный бизнес, который грозил войти в противоречие со службой. Пару раз он ему уже намекал, но старлей продолжал гнуть своё, делая вид, что ничего не понимает. Хоть бы в долю пригласил, саркастически подумал Шабельников, так ведь нет — всё в дом, всё в дом… Что ещё хуже — Радько играл, и играл по-крупному. Пока что ему везло.
— Садись, Коля, — сказал капитан. — Расскажи своими словами.
— Около двадцати трёх, вчера, в больницу проникли со служебного входа восемь человек — семеро в форме ОМОНа, восьмой в штатском. Охраннику, который пытался их остановить, штатский предъявил удостоверение офицера ФСБ. Группа пробыла в больнице около пяти минут. После их ухода опять же через служебный вход обнаружилось исчезновение больного, вернее, раненого, который находился в реанимационной палате… ОМОН был настоящий, я проверил — группу командировали из области. А вот с офицерами ФСБ что-то темновато, по крайней мере в Волгограде ничего не знают ни о какой операции в Тугарине. Хотя если это москвичи…
— Кто-то видел, как они выносили раненого?
— Нет. Никто.
— На чём они его увезли?
— Подъехали на двух машинах, охранник сказал — больших. Микроавтобусах или минивэнах. Так что вполне могли погрузить…
Шабельников поскрёб подбородок.
— Понятно, что ничего не понятно… — проворчал он. — Давай-ка, Коля, съездим туда, на месте посмотрим…
Первую половину дня я провёл в мастерской у Макса, пережидая дождь, а заодно пополняя багаж сведений о городе и тех его обитателях, которые могли оказаться интересными мне. Так, я узнал некоторые подробности о некоем Артуре и его помощнике Стеклорезе, бывшем афганце — не ветеране афганской войны, а природном афганце, занесённым южным ветром в наши края, да так здесь и осевшем. У Артура был как легальный бизнес — мастерская по модернизации окон «по шведской технологии», — так и нелегальный: он контролировал все автозаправки в городе и на приличном участке трассы, через которые сбывал самогонный бензин. Кроме того, он контролировал «чёрные» раскопки почти по всему району — и жёстко конфликтовал с наркоторговцами. Не очень понятно, то ли он был такой идейный бандит (редко, но случается), то ли делили сферы влияния, то ли он просто набивал себе цену. Какие у него были отношения с остальным уголовным миром, в частности со «смотрящим», Макс не знал. Но знал зато, что в любой момент Артур мог собрать в Тугарине и по окрестным посёлкам помельче десятка два бойцов — русских, татар и калмыков. Кавказцев Артур не привечал. Они ему платили взаимностью. Но пока молча и издалека. Опасались Стеклореза. Поговаривали, что не только стекло он режет мастерски…