— По ней не скажешь, — Глеб тоже пнул камушек, но неудачно: она закрутился и по дуге укатился с дорожки.
— Да я и говорю — кремень девка. Боец. У нее брат старший, Дэн — они прям похожи, он тоже классный был. Убили… сколько уже… семь лет назад. Он цветочников областных крышевал — с Артурчиком — Анька Артурчика-то откуда знает… Кто-то наехал на них — Артурчик проскочил, а Дэна вон — похоронили… Артур ей раньше денег давал — родители-то не зарабатывают ничего… А потом она у него брать перестала. Не знаю, почему. А Дэн — он реально классный был. Нас мелких на «бумере» катал, Аньке — ей семь по-моему было, так он ей майку «шанель» подарил — на три размера больше… Анька ее до сих пор носит. А младший который у них — отчима сын, он походу дебил. Пять лет ему — за Анькой подглядывает все время, лифчики у нее таскает. Я бы убила. Вообще, я когда на Аньку смотрю — сразу понимаю как у меня все неплохо…
— А у тебя родители кто? — спросил Глеб, испытывая странное смущение.
— Кто? Матушка практик, папахен идеалист. Самое страшное, что можно придумать.
— Наоборот — ничем не лучше… Не, в смысле — занимаются чем?
— Папа — инженер. По насосным станциям. Сколько помню — сидит на нефтяной платформе где-то рядом с Суматрой. Месяц дома, одиннадцать — там. В этом году вообще не приехал. Зато магнитики присылает… приколько, да? А матушка в Сиэтле. Два года назад замуж по интернету вышла. Много пишет.
— А чего ты с ней не поехала?
— Нужна я ей там…
— Так ты что — одна?
— Ну, в общем, да. Считается, что тетка за мной приглядывает. Но у нее, слава богу, своих тем хватает. Заходит раз в месяц, проверяет, чтоб нормально питалась… ну и вообще. Это рыбка какая-то аквариумная есть, которую раз в месяц кормят и раз в год воду меняют…
— Круть, — сказал Глеб, глядя под ноги.
— А знаешь, да. Я сейчас вообще уже не представляю, как можно с кем-то в одной квартире жить: они же ходить будут, говорить, думать над ухом. Меня даже Анька — день на третий так выбешивать начинает…
— А как же — когда замуж выйдешь?
— За кого?! За тебя если только. Ты парней разве здесь видел? Анька вон, самого нормального отхватила — и то мается.
— А Карпов — он так прям нормальный?
— Ну… Пенёк, конечно. Но знаешь… Вот если на нас кто-то нападёт: американцы там, фашисты, инопланетяне — всё равно… вот мне кажется так: все разбегутся. Начальство, полиция, армия… парни наши… А Вовка возьмёт лом и пойдёт проламывать им бошки, хоть ему никто приказывать не будет. Приметно так.
— Ну, а этот… Прохоров?
— Ты поругаться со мной хочешь?
— Ни-за-что!
— Тогда смени тему.
— Меняю… Ты, может, знаешь — когда этот памятник поставили?
Они как раз поравнялись с ободранным памятником Неизвестным пионерам.
— Не-а. Вообще, помню, отец говорил, тут раньше памятник какому-то революционеру стоял. Только потом он шпионом оказался, памятник снесли, а место осталось. Ну и поставили этот. Но когда это было — не знаю. Давно… Слушай, Лосев. А мы же сейчас серьезно влипли, да?
— Типа того.
— Может, тебе все-таки с отцом своим поговорить? Ну — раз он при этих делах, может он знает, как все это спокойно разрулить. Не сдаст же он тебя, в конце-то концов?
— Поговорить придётся, — сказал Глеб, пристально разглядывая монумент. — Но пока не на эту тему.
— Почему?
— Я не уверен, что он на нашей стороне… — он помолчал. — Я как будто всегда знал, что отец… что он чем-то очень странным занимается, чем-то… не знаю. При том, что… мама никогда мне ничего не говорила. Она вообще о нем не говорит.
— Ну, вообще-то… — раздумчиво протянула Стася. — Учитывая, что он ее бросил, еще и с ребенком…
— Да вот в том и дело — что никто никого не бросал. Там что-то совсем другое случилось.
— В смысле?
— Понимаешь — они никогда не ругались. Вообще. Ну, люди когда расходятся — должны быть какие-то скандалы, битье посуды… А я этого вообще не помню. У них привычка была — один начинает фразу, другой заканчивает… Мне вообще кажется, они почти никогда не расставались. Все время что-то обсуждали, спорили, я… я просыпался ночью от их голосов, у мамы такой звонкий голос был… Выходил на кухню в пижаме — пять утра, они сидят, бледные оба — что-то рисуют фломастером прямо на столе. Отец потом одеколоном оттирал, говорил, что иначе наш стол украдет ЦРУ… А потом мы просто раз, и уехали. Мама собрала две сумки… Как сейчас помню: часа четыре тащились из Дубны на Ярославский вокзал на такси… И в следующий раз я отца увидел уже лет в девять — когда маму положили в больницу. Помню, его привезла серая машина, джип. И мне почему-то… очень не хотелось в нее садиться. — Он долго молчал, потом спросил: — Замёрзла?