В общем, уговорить получалось, но как-то неубедительно. То есть я сам с собой соглашался просто так, для видимости.
И, как это у меня случалось и раньше — на тех самых выкидках — я задремал с открытыми глазами, вроде бы продолжая видеть что-то за окном, но при этом полностью погружаясь то в грёзы, то в воспоминания.
На этот раз были воспоминания.
…Стёпке как раз исполнилось семнадцать (он на два месяца старше меня), стоял июль, почему-то страшно дождливый и довольно холодный для наших мест, грозы с градом налетали через день, земля не успевала просыхать. Мы со Стёпкой у него во дворе — он жил в частном доме с большим участком, а мы — через дорогу от него, в четырёхэтажке, — строили лодку — да не абы какую, а парусный швертбот (где мы взяли чертежи? Кажется, в «Катерах и яхтах». Или в «Моделисте-конструкторе»? Забыл, забыл, забыл, ёлки зелёные…), — и никак не могли достроить. Всё время чего-то не хватало. На Стёпкин день рождения совершенно неожиданно приехали Иван Павлович, теперь уже генерал-майор, и «сентиментальный боксёр» Дмитрий Алексеевич Благоволин. Подарок они втаскивали в дом с помощью шофёра — две здоровенные коробки из прессованного зелёного картона, без надписей, только значки «Осторожно, стекло!» и «Боится сырости». В коробках… Я не знаю, как мы тогда не завопили. А может, и завопили. Во-первых, там был охренительный набор инструментов: электродрель с кучей свёрл, потом такая отвёртка в красном железном чемоданчике со сменными насадками, которую не крутить надо, а нажимать: дыр-дыр, и шуруп заверчен, — и что-то же ещё… а, краскопульт. Только он почти сразу сломался. Во-вторых, там были банки со всяческими красками, клеями и пропитками (и ведь сработало! этот швертик до сих пор жив! сейчас на нём мои племянники катают всё по тем же прудам своих подружек). В-третьих, была бухта репшнура и здоровенный рулон «серебрянки» для парусов. Во другой же коробке был подвесной мотор «Салют», два спасательных жилета, две настоящие тельняшки — и ещё что-то по мелочи, но настолько приятное и полезное, что действительно надо было вопить, и если мы всё-таки не вопили, то только от ошеломления.
Стёпкины родители тут же захлопотали, организовывая стол (это был, если ничего не путаю, четверг или пятница, а родню и друзей пригласили на субботу, на выходной), но оказывается, и тут у нежданных гостей всё оказалось с собой: мясо в кастрюле, шампуры, коньяк для мужчин, сладкое вино для женщин и девушек, сухое — для нас, подрастающих (так, вспоминаю: коньяк был «Праздничный» армянский, сладкое вино — «Белый мускат Красного Камня», крымское, а сухое — румынское «Фетяска нягра»). Алексей Ильич, Стёпкин отец, быстро сварганил костерок в летней кухне, там чугуняка легко убиралась с печки, и получался отличный мангал (а также часть трубы снималась, вместо неё насаживался железный ящик, и получалась самая лучшая коптильня, которые мне когда-либо попадались в жизни; Алексей Ильич был мастер, каких мало); стол накрыли тут же, под навесом. Помидоры, зелень, рыба… Мама моя была на дежурстве до утра, но прибежала Серафима. Я подозреваю, что она была влюблена в Благоволина — ещё с давних пор, с шестьдесят восьмого — шестьдесят девятого, когда наш Тугарин (или наше Тугарино — на разных картах по-разному) на некоторое время стал самой важной точкой на всём земном шаре… Но тогда Симке было пятнадцать, и Дмитрий Алексеевич так к ней и относился — то есть как к ребёнку; а сейчас ей стало почти двадцать, она была студентка московского института, «столичная штучка», как говорила мама… я думаю, Симка ожидала, что он проявит к ней большой интерес, начнёт ухаживать — так вот, ничего подобного: то есть он вроде бы был весел и шумен, и говорил тосты, и шутил, но даже мне сразу показалось, что тут что-то не то.
Так оно и оказалось. Мы сидели за столом до вечера, а потом, когда вроде бы стали прощаться, Иван Павлович попросил, чтобы нам с ним дали немного поговорить наедине. И он рассказал, что неделю назад наше ПВО над Донбассом сбило большой корабль балогов. В него влепили две ракеты — и, скорее всего, сдетонировало что-то внутри: двигатель, горючее, боезапас, какие-нибудь сверхаккумуляторы… В общем, обломки разбросало на площади двадцать на пятьдесят километров. Но нашим повезло: почти сразу нашли три больших стационарных «посредника» на семьсот двадцать десять гнёзд (по баложски это тысяча, у них девятиричная система), несколько упаковок с «посредниками» компактными переносными, массу всякой полезной, но не всегда понятной техники — и пять уцелевших хранилищ с «мыслящими». При этом множество «мыслящих» было просто разбросано по земле — надо полагать, что хранилищ было куда больше пяти… В общем, теперь совершенно ясно, что балоги от нас не отстали и что опасность повторного вторжения велика. Тут подошёл Благоволин и сказал, что нам предлагают, нас настоятельно просят — ну и вообще всё что угодно, вплоть до мобилизации — принять участие в серии экспериментов, чтобы выяснить, во-первых, до какого возраста земляне оказываются сильнее балогов, а во-вторых — постараться узнать, что эти твари замышляют теперь…