Сел на диване, закурил. Хоть я и пообещал Серафиме не курить в комнате, но удержаться не мог: руки дрожали. Да и кто что учует, при открытом окне-то…
Вошла Серафима. Она была в халате из тяжелого малинового шёлка — я привёз ей в прошлый раз.
— Что, плохо, Лёшенька? — спросила она. — Я же вижу…
— Давай ты с ребятами поедешь в Москву, — сказал я. — На недельку-другую. А?
— Вот я так почему-то и поняла, — сказала Сима. — Опять?
Я кивнул.
— Когда?
Я пожал плечами.
— А ты, значит…
Я опять кивнул.
— Сразу не мог сказать?
— Не мог. Да и не знал, если честно.
— А теперь знаешь?
— Да и теперь не знаю. Только… — я потёр рубец на бедре. — Ноет.
— Я бы поехала, — сказала Сима, — да ребятишек ни за что не стронуть. В августе-сентябре хотела их на море свозить, у Полины — ты её не знаешь — путёвки пропадали. Так нипочём. У одного важные клиенты, у второго школу пропускать нельзя. Ты что-нибудь понимаешь? Мы же такими не были…
— Ну, мы другими были, да. Но это же…
— Я не об этом. Как мне их сейчас забрать?
Я подумал. Действительно, получалось, что никак. Если только…
— Давай ты как бы заболеешь, и тебя надо сопроводить? — предложил я.
— Вот пуще всего не люблю я придуриваться — сказала Сима.
— Да знаю. Но, по-моему, это самое простое и логичное. Завтра с утра организую тебе вызов из нашего института, и поедете. Договорились?
— А ты?
— А мне надо остаться. Проследить, чтобы ничего не разбили.
— Да тьфу на тебя.
— И не сожгли.
— Да вот ещё раз тьфу! Что ты за человек, Лёшка! А вообще… а если меня вывозить, так почему не всех остальных?
— А как мотивировать? Закричать, что у меня заныл рубец на жопе, и теперь всех надо отвести подальше — вдруг рванёт? Тут, Сима… я даже не знаю, как сказать… всё на предчувствиях, а это ткань тонкая — начни чуть тянуть, она и рвётся. Ну, допустим, я перебдел, и ничего не будет. Вы съездите туда-сюда, поживёте в Москве, ты правда пройдёшь обследование… пошляетесь по экскурсиям, погода пока хорошая… — ну и всё. А другим я ничего объяснить не смогу…
— Я поняла, — тихо сказала Сима.
Мы сидели в темноте. За окном висел совсем старенький месяц. Высоко над ним в лучах ещё невзошедшего солнца быстро шёл крестик-самолёт, разматывая за собой розовый лёгкий след.
— Куда вам здесь, э? — ещё раз спросил водитель, когда они проехали школу.
— Два перекрёстка вперёд, налево, там я покажу, — сказала Маша.
Очень болела голова. Взятый из дому пенталгин закончился, а ни одной круглосуточной аптеки на пути так и не попалось.
— Что за шайтан? — вдруг спросил водитель.
— Что? — не поняла Маша.
— А не знаю, да. Смотри, видишь — вот!
Но Маша опять ничего не увидела.
— Как молния, да! Только зелёная такая.
— Где?
— Да уже нету, всё. Может, сварка? — сам себя спросил водитель. — Нет, не сварка… Здесь сворачивать?
— Здесь…
Маша всмотрелась. Старый памятник как стоял, так и стоял — чёрный на фоне фиолетового. Её показалось, что он немножко светится, вернее — освещает всё вокруг себя, оставаясь тёмным. И ещё ей показалось, что перед памятником лежит что-то ещё более тёмное, как бы абсолютно чёрная кучка чего-то — но тут машина повернула, и ничего больше увидеть стало нельзя.
— Вон тот дом, торцом на улицу. Ага, спасибо. Держите… — она подала, как и было заранее оговорено, три пятисотки.
— Хозяйка… — жалобно протянул водитель. — Может, э?..
— Я их не печатаю, — сказала Маша и выбралась из тесного салончика «шестёры». Ты и этого, боюсь, не потратишь, подумала она, вспомнив грузовики вдоль обочины и несколько «Тигров» перед мостом, и регулировщика в противохимическом костюме, заворачивающего на боковую дорогу кого-то на стареньком «Ниcсане». Их, впрочем, не остановили, надо полагать, работало стартовое для блокады правило «всех впускать, никого не выпускать».
Она ещё не думала о том, как выбираться из города — просто потому, что не владела даже минимумом информации о происходящем. Может быть, утром оцепление снимут, и всё пойдёт, как шло прежде. Такое тоже случалось, и не один десяток раз. Впрочем, случалось и иначе: когда пускали газ, а потом выдавали это за аварию на каком-нибудь заводе или в лаборатории… Слава богу, до сих пор это было не у нас. Где-то далеко. В захолустье Штатов, в Бразилии, в Камеруне. Кто-нибудь сходу найдёт этот Камерун на глобусе? А теперь вот…