Выбрать главу
ранжево–темные переливы обличают его чувственное умозрение, ибо закатное зарево не пламя беспощадное и грандиозно непокорное, но огнь надежды угасающей, которой суждено явиться рассветом в иной горней жизни. Озабоченный сим прекрасным зрелищем, юноша буквально цепенел всем своим хрупким телосложением, повергался в умозрительный трепет, испытывая дрожь в неспокойных руках своих. Столь волнительно натужно билось любящее сердце в груди романтика, волною тревоги распространяясь по всему телу его, снося всякую крепость уверенности и дамбу самомнения на пути следования волн страха и порывов сомнений, напрямую связанных с намеченной ожидаемой встречей. Ведь в скором времени миросозерцание творца должна разделить светлоокая муза, свидание с которой намечено, в связи с неотложными делами девушки, на позднее время суток. По причине ожидания, незабвенные воспоминания поглотили душу юноши, в особенности чрезвычайно ярко и драматично ему представилось их земное знакомство. Он словно на краткое фантомное мгновение ощутил телом своим всю ту неподдельную робкую дрожь речи, стыдливость взора, ласковое смущение, грубую правдивость душевного трепета. Одним словом – он мгновенно возродил любовное восхищенье в сердце своем, дабы встретить возлюбленную с предпочтением достойного благородства, не легкомысленным любовником представ пред нею, но намеревался свидеться с уважением и заботой законного мужа. Пускай его мечта о супружестве – есть плод голодного воображенья, его целомудренное отношение к девушке облачено в светлое и небесное покровительство. Пускай другие пустозвоны сплетники и многоречивые лиходеи глаголют о них скверные басни, он ведает о целомудренности своих рук, которые ни разу не прикоснулись к музе, ибо он чтит её первозданную чистоту красоты. Ведь она не просто внешне привлекательна, но истинно девственно красива, потому любострастие не способно ввергнуть благочестивого юношу в бездны плотского грехопадения. Безусловно, сей благочестивая дева пленяет его творческое разуменье, начертательным видением соблазняя ежедневно. Так однажды, она, надев черное платье, облегающее её фигуру столь желанно и скульптурно гениально, привела созерцателя в неописуемый восторг. Отчего слабый сердцем юноша, обвороженный и одаренный сим видением ускользающей женственности, неминуемо соблазнился той грацией недвижного цветка, но то прельщение походило скорее на прилив вдохновения, чем на греховное лобзание очей, ибо из доброго сокровища выносят доброе, а из злого хранилища черпают злое. После, испытывая противоречивые чувства, он полюбил сей деву всей душой своей и всем телом своим, ибо они одинаково вдохновенно содрогались, узревши тот, казалось ранее, непостижимый идеал девушки. Впрочем, и дух Божий не остался равнодушным к ней, всячески охраняя ее от двуличных и бесчувственных людей. Юноша не состоял в их прелюбодейном числе и радовался не своей исключительности, но своей одаренности, он славил не свои обширные таланты, а сердечную музу, которая есть Божий дар, ниспосланный во спасение души сего мятежного гения. Во имя любви истинной и непреложной, он будет любить оную деву всю свою жизнь, в том, нисколько не сомневаясь, до сего года, он, казалось, плутал в лабиринтах заблуждений собственного сердца, видел лишь неясный призрак несбыточной мечты. Подобно страннику он в сонме иллюзий погряз, ища компасом сердцебиения ту единственную возлюбленную. И в конце бесплодных исканий разумом обезумевши и творчески умерев, потеряв всю чувственность души своей, он был воскрешен несказанно любимой, нестерпимо родной и невозможно близкой девой. Спасен ею страдалец судьбы и поднят с колен мученик фатума свободного выбора, сей юноша стался озаренным приснодневным сиянием райского создания. После сего озарения можно со смирением принять исход души – философски порывисто помыслил юноша, ибо главное желание в его жизни заключалось в прозрении откровения совершенства, явленного образом прекрасной девы, чья святость для творца, осиянная непорочным девством, всегда непоколебимо безупречна. Подобно сему больной падает наземь, молитвенно рыдая горькими слезами, уминая коленями лечебные травы, подобно тому поэт мучимый муками творчества прячется со всеми своими бумагами в тени древа, подальше от солнечной слепящей теплоты. Ибо им ведомо иное исцеление и иное просветление. Молитва на их устах и молитва в любящем сердце, горящей ярче и жарче всех звезд Вселенной, обжигает и заживляет любые глубокие сердечные раны. Подобно сему жизнь порою скрывает чудодейственное явление, дабы в подходящий момент использовать оное масло богодухновения ради поддержания горения неугасимой лампады любви.