Но нет нигде Таси Тышкевич. Горестно обходит он всю залу, проходит по гостиной, нет Таси. Не танцует же с кем-нибудь она?.. Случайно заглядывает в прихожую, она там, с сестрой, они уже одеваются и надели шубки… Печаль, тревога и боль, плывут по душе. Он ошибся, ничего не было между ними… Он напрасно чему-то поверил — и вот обманулся всем всем… должно быть, лицо его так выразительно передавало все сокровенные мысли, что совсем уже одетая Тася вскинула на него взгляд и мягко улыбнулась. Так было это в ней необычайно — по телу Павлика повеял холодок.
— Но мы еще увидимся. — сказала она ему и ощутимо долго пожала руку.
Вся белая, в горностаевой шубке, в белой шапочке, она походила на снежное облачко, на солнечный луч; непохожая на человека, она была с неба, с самой лучшей его серединки.
— Мы еще увидимся! — повторила она уходя, и опять с лица ее пролился тонкий внутренний свет, как обещание, и призыв, и тайная ласка, от которой стало жутко, и опить она посмотрела ему в лицо, точно все зная, и слово «увидимся» упало гак же нежно, как благоухающая снежинка».
Это любовь, зарождение любви, пусть детской, но иногда именно такая любовь освещает потом человеку, весь жизненный путь, и он потом всю жизнь ищет свою «Тасю» и, не находя ее в других девушках и женщинах, приходит в разлад с самим собой, то есть фактически со всем внешним миром.
«Тайна сия велика есть», поют в церквах во время венчания. Когда тринадцатилетняя девчонка Паша предлагает девятилетнему Павлику полежать на ней, на ее животе, это вызывает у мальчика отвращение и ужас. Когда он, уже подрастая, начинает мучиться, живет с тяжелыми сновидениями, с головной болью, а товарищи предлагают ему «лекарство» в виде посещения определенного дома, это вызывает у юноши отвращение и ужас. Когда Павлик открывает душу (о своих мучениях) лучшему другу башкиру Умитбаеву. тот тоже берегся его «вылечить», приглашает к себе в дом, угощает и хотел было оставить на ночь со своей женой, молодой очаровательной Бибик.
— Ты друг мне, для друга я готов на все. Ты узнаешь, как я люблю тебя; ничего не жалею другу… Бибик красива, она понравится тебе, это я тебе говорю. Бибик жена моя, и я уступаю ее тебе. Я могу иметь много жен. Я богат, и закон разрешает. Возьми Бибик, я призову ее…
Но и на этот раз целомудрие Павлика побеждает. Ведь в его душе звучат стихи, которые кто-то нацарапал на изразце печи:
Когда ты придешь сюда и станешь жить. Как раньше я жила, И не будешь спать ночью, Одной из ночей, Вспомни что, я жила здесь, я, я, Я жила здесь, любившая тебя. Я знаю, что ты меня вовсе не любишь, Знаю, что ты не полюбишь меня никогда. Ведь никогда еще на земле Не соединялось двое полюбивших…И все же, когда опытная, двадцатисемилетняя, золотоволосая с темно-синими (сапфировыми) глазами женщина (жена губернатора, кстати сказать) одарила мучившегося семнадцатилетнего юношу своими объятиями, это был о как дар царицы, как дар неба. Что это было? Милосердие? Почти материнское покровительство? Вот именно небесный дар? Или — семнадцатилетний девственник, красавчик?.. Тайна сия велика есть.