– Михалыч, а чего это вдруг Кощей решил участкового прикончить?
– Не знаю, внучек, пойди, пойми его, загадочного нашего. Только неладно тут что-то. Ить и не пойму, то ли Кощей-батюшка опять план какой хитрый затевает, то ли девка ента бесовка что-то задумала… Но, поверь уж, Феденька, мутное это дело какое-то.
– Верю, дед. И что теперь? Вот так просто прикончат участкового и всё?
– Запереживал о дружке своем? – подмигнул Михалыч.
– И вовсе он мне не дружок, – запротестовал я. – Чего это сразу – дружок? Просто тогда нам помог, да и вообще…
Михалыч тем временем намешал в пузырёк всякой гадости, взболтнул, посмотрел на свет и довольно крякнул:
– От знатная отрава получилось-то. Хана твоему Никитке!
– Дед, как-то неправильно это…
– Всё, что Кощей наш батюшка делает, всё правильно, – строго заявил Михалыч. – И хорошо, что у него такой умелец как я есть. А кто-нить другой полезет к зелью да испортит запросто. Вот, смотри, внучек, если из этого флакона капнуть две капли в зелье, то яд смертельный уже не смертельным станет. И не помрет твой участковый, а только поболеет крепко.
Михалыч вдруг вскинулся:
– Охти ж мне! Я же там оладики на плите оставил! Сгорят, ей-ей, сгорят! – он пошаркал к своей комнате, где держал небольшую печурку, а перед тем как войти, обернулся: – Не одну каплю, не три, а ровно две.
Едва он скрылся у себя, как я подскочил к столу, схватил нужную склянку и с величайшей осторожностью отсчитал две капли прямо в яд. Отрава вдруг запенилась, забурлила, но тут же утихла. Я поставил склянку на место и отодвинулся от стола. Вовремя. Михалыч вошел в кабинет, сокрушенно качая головой:
– Совсем старый у тебя дед стал, Феденька… Ну какие оладики, если мы их ишо утром умяли? Пора мне на покой, как есть пора.
– Ну, дед, ты скажешь. Ты у меня еще ого-го! Любого молодца за пояс заткнешь!
Михалыч довольно покивал, а потом внимательно взглянул на меня:
– Оладики?
Ну, началось.
– Дед, я же только от Иван Палыча! Покормил он меня.
– Небось, лягушками да улитками пичкал из своего хранцузского меню? Тьфу! А я от тебе оладиков…
– Не надо, Михалыч! Сыт я.
– Тогда яишенки.
– Михалыч!
– С салом. Да огурчиков соленых да хлебца черного кусочек. Давай, Федь, ну немножко?
– Да некуда уже! Мне бы еще для ужина силы поберечь.
– Какой ужин?! А обед?! А, полдник?! Нет, внучек, ты как хошь, а я загубить твою организму молодую не дам! Вот сейчас щей…
– Давай яичницу.
– Вот и славно, вот и молодец.
* * *
И было это, как я уже говорил, два дня назад. А сейчас во дворце Кащея раннее утро. В Лукошкино, наверное, петухи пропели, а здесь петухов отродясь не бывает даже на кухне. Потому что Кощей с ними не дружит. Но у меня есть свой личный будильник – скелет с гордым и логичным именем Дизель. Каждое утро ровно в шесть часов по приказу царя нашего злодейского, запускает Дизель генератор, от которого подается питание на мой компьютер. Генератор у меня тихий, а вот Дизель – громкий. Крутит он рукоятку с бешеной скоростью и визг и грохот от его костяшек, трущихся друг о друга, стоит такой, что услышали бы лукошкинские живые будильники, петухи, померли бы от зависти. Сколько раз я просил Кощея переприказать Дизелю, чтобы он не запускался так рано. Ага, сейчас прямо сразу. Кощей только ехидно улыбается своим костлявым черепом, а я каждое утро вскакиваю ни свет ни заря.
Но сегодня разбудил меня не Дизель как обычно, а вопль Аристофана откуда-то снизу, я аж подскочил на кровати, сонный и ничего не понимающий.
– Босс! Не губи, в натуре! – завывал квадратный бес, стоя на коленях возле кровати и тряся маленькими рожками.
– Аристофан? Ты чего? Опять твои ребята в казино продулись и надо идти выкупать их? Так и знай – не пойду! Не потому что денег жаль, хотя и жаль, конечно, а потому что, – я набрал в лёгкие побольше воздуха и заорал: – Достали вы!