Приезжали в пять утра на Казанский. После остановки поезда я долго стоял в длинной цепочке выходивших. Мне казалось, что я маринуюсь в стороннем перегаре с приправой из запахов долгой поездки, и еще в душном запашке из приоткрытой двери туалета (несло хлоркой, да еще как несло!), и в общей духоте, которая давила нестерпимо. А ведь одет был по-зимнему, теплая шапка на затылке давила. И желание было одно — быстрее освободиться отсюда! Выскочить! Выпрыгнуть! А по цепочке бродили оживленные поздравления, пожелания, обмен адресами и телефонами, кто-то сзади передал кому-то спереди бутылку дорогого коньяка: она была теплой на ощупь и пустой наполовину. Тесный мирок вагона рассеивался, где-то впереди брезжил бледный утренний свет, и вроде даже холодный воздух щекотал ноздри. Я же не мог поверить, что все эти люди едут в Москву. Мне по наивности (а, может, и по молодости лет) казалось, что в Москве живут совсем другие люди. Этакие полубоги. Они высокие и красивые: в основном высокие — это мужчины, а красивые — женщины. Они хорошо и стереотипно одеваются в дорогие костюмы, ездят на дорогих машинах, немногословны и высокомерны, а еще постоянно куда-то торопятся. Ведь в Москве нельзя не торопиться, иначе опоздаешь, иначе поговорка «время — деньги» обратится для тебя в горькую правду. И вот я стоял в очереди, смотрел на выходящих и убеждал себя, что они не москвичи. Они, так, приезжие, вроде меня, гости на пару дней, заглянули, чтобы отметить приход нового тысячелетия. Ведь не могут же они остаться здесь навсегда, ходить по улицам столицы, ездить в ее метро, суетиться, как все, обедать в «Макдональдсе». Нет! Они все уедут после Нового Года. А те, настоящие, москвичи останутся. И вздохнут потом спокойно.
И потом я добрался до выхода, соскочил на платформу, огляделся и торопливо зашагал по столичной земле. Где-то в Москве меня ждал одноклассник Гоша, который клятвенно обещал не спать, а в случае моего опоздания, даже опоздать на работу. Он работал старшим администратором в каком-то парфюмерном магазине, и поэтому задерживался систематически. Три дня назад Гоша по телефону подробно объяснил, как до него добраться. Дело несложное.
За спиной остались гулкие соседи по поезду, я вышел на улицу. А на улице не было никакой вечно суетливой жизни. Тишина там была, вот что. Серый полумрак предрассветного утра, который неуверенно и без охоты разгоняли несколько фонарей. Я дугой обошел таксистов, миновал ряд приземистых ларьков, свернул пару раз, разыскивая дорогу, и угодил в какой-то совсем невероятный участок мира.
Под ногами лежал нетронутый, недавно выпавший снег, а с неба сыпал еще — тихо-тихо, неторопливо. Ветра не было. Метров через пятьсот начинались многоэтажки — обыкновенные, кирпичные — смотрели на меня темными окнами. За окнами еще спали. За окнами, видимо, пока не собирались вставать и суетиться. Я застыл от неожиданности. Словно в другой мир попал. Людей вокруг что-то не наблюдалось, несколько автомобилей в стороне занесло снегом. Видимо, я попал в тот редкий момент, когда жители прошлого дня уже заснули, а жители дня будущего еще не проснулись. Когда жизнь даже в мегаполисе замирает, чтобы отдышаться, а потом снова помчаться галопом. Я сделал несколько шагов и услышал, как под ногами по-деревенски скрипит снег.
Тогда я направился к трассе. Там только что проехала снегоочистительная машина. Бетонный прямоугольник с косым козырьком оказался остановкой, возле нее я приметил человеческую фигуру.
— Извините, — заторопился я, потому что ноги стремительно мерзли, а нос и щеки начинало покалывать (как потом выяснилось, в то предрассветное утро в Москве было минус двадцать семь), — извините, вы не подскажите?..
Человеческая фигура при ближайшем рассмотрении оказалась женщиной в дубленке и в огромной кроличьей шапке. Она стояла неподвижно, словно памятник, стоило ее окликнуть, повернулась всем телом.
— Не подскажите, — еще раз попросил я, и, не успев озвучить вопроса, вдруг подумал, что вот сейчас, в этот самый миг столкнусь со знаменитым московским равнодушием. Что женщина мне сейчас ничего не подскажет и вполне возможно, что даже не снизойдет до общения, отвернется, или оценит презрительным столичным взглядом — мол, понаехали тут — и я почувствую себя низшим из провинциалов.
Поэтому я заторопился, затараторил:
— Не подскажите, где здесь ходит сто первый автобус? Я запутался совсем! Что-то тут с остановками у вас какие-то проблемы.
«У вас» — вот оно, мерзкое словосочетание приезжих. Я мысленно втянул голову в плечи.
Женщина шмыгнула и переспросила хриплым, прокуренным голосом: