Да, поиздевались кадровики всех мастей над Бориской, за все его грехи поиздевались, и натерпелся он от них, как ни от кого другого в жизни не натерпелся. Один у него, к примеру, спросил, сколько бы он хотел зарабатывать. Бориска назвал сумму, совсем уж по минимуму. Думал:
«Только бы взяли, а там постепенно можно будет и о повышении зарплаты разговаривать».
А кадровик выслушал ответ Бориски и сказал, что он слишком низко оценивает свои способности, и что им такой нечестолюбивый работник не нужен. Другому Бориска уж заломил, так заломил, мол, пусть знает, как высоко я себя ценю. А тот другой сказал, что такой зарплаты у него самого, и то нет. И не будет никогда, потому что такой зарплаты в восточных землях вообще не бывает. И тоже на работу Бориску не принял. По причине завышенной самооценки и неадекватного отношения к реальности.
Кроме всего прочего, им на какой-то хрен требовались права, а то и наличие собственной у Бориски машины. А откуда она могла у него взяться, машина? И на кой она ему была нужна? Тем более при отсутствии прав.
Бориска из-за этих бессмысленных требований до того унизился, что пошёл к Раисе — денег одалживать на время. Пока эта чертовщина бесконечно тянется.
Начал, конечно, издалека, о том о сём, о жизни в целом и о жизни эмиграции последней волны в частности.
— Клубимся — говорил, — как глисты. Честное слово, как глисты. Перемен каких-то хотим от жизни. А их не надо хотеть, они сами происходят, без нашего хотения. Плевали они на наши желания или их отсутствие. Они просто потому происходят, что время идёт. И, между прочим, в одну только сторону и, между прочим, семимильными, а не иными шагами.
Раиса слушала его, слушала до зевоты, а потом говорит:
— Ты зачем пришёл? Никак за деньгами?
— Я не на что-нибудь избыточное, — сказал Бориска, — я на права сдать. А то без прав тут совсем никакого заработка не видать мне. Вот ты не знаешь, зачем нужны права уборщику помещений и мойщику окон? А помощнику сверловщика? Не знаешь. И я не знаю. А они знают.
Раиса выслушала Бориску не перебивая, можно сказать, внимательно выслушала. А денег в результате не дала. Сказала:
— Извини, не могу и не дам. Я сына на операцию кладу, а это, сам понимаешь, требует определённых расходов.
— На какую операцию? — удивился Бориска. — Он разве болен?
— Он здоров. Ты же знаешь, оба наши сына абсолютно здоровы.
— Не цепляйся к словам. Я не выношу, когда цепляются к моим словам. Что за операция?
— Операция по выпрямлению позвоночника.
— А почему вы моего мнения не спросили — стоит ли её делать? Надо же всё взвесить — все за и все против.
— А почему мы должны тебя спрашивать? — Раиса недвусмысленно встала. — Сын давно совершеннолетний, он сам решает. При чём здесь ты?
— Я отец, — сказал Бориска.
— Да ладно тебе, Бориска, — сказала Раиса. — Какой ты к чертям отец?
— Ну вот, теперь я, значит, уже и не отец, — сказал Бориска. — Теперь я, значит, вообще никто, ничто и звать никак.
— Почему ж никак? — сказала Раиса. — Звать тебя по-прежнему Бориска. Но не носить же из-за этого сыну горб за спиной до смерти.
22
В понедельник, в восемь, Горбун прибыл в отделение и расположился, подперев стенку, у кабинета Богдановского. К нему вышли и пригласили в какой-то другой кабинет, по соседству, и там строгая женщина с осанкой кинозвезды дала ему целый ворох хрустящих бумаг.
— Прочтите это, — сказала строгая кинозвезда, — и подпишите везде, где стоит слово «подпись». Если вы, конечно, со всем этим согласны и возражений по существу не имеете.
Горбун придвинул бумаги, и стал подписывать, не читая. Женщина вышла и тут же вернулась с Богдановским.
— Читай, что подписываешь, — сказал Богдановский, — или у тебя с языком проблемы?
— У меня с чтением проблемы, а не с языком, — сказал Горбун. — С языком у меня всё в порядке.
— Ты, парень, в Германии живёшь, — сказал Богдановский, — здесь, как в милиции, нельзя ничего подписывать не прочитав.
Горбун посмотрел Богдановскому в переносицу и сказал:
— Плевать.
— Ну, дело твоё. Плюй.
Богдановский кивнул строгой женщине, мол, «всё в порядке» и приобнял её идеальную талию. Женщина осклабилась и прогнулась. И определила Горбуна в палату.
— Хорошо сложена баба, — сказал Горбун соседу, когда та вышла.
— Хорошо, — сказал сосед. — Только давно.
Горбун юмор оценил. И сказал, видимо, сам себе:
— Ничего, — сказал, — скоро и у нас фигура будет без сучка без задоринки, а нос без горбинки.