Гитл пошла по домам, изливая горечь своего сердца перед хозяйками. Она говорила, а хозяйки тем временем думали, что они и раньше не верили, что этот расфуфыренный ешиботник женится на бедной девушке-кухарке. Однако кухарке хозяйки отвечали, что она не должна об этом молчать, она должна взбудоражить весь город. Вдова отправилась к старшему зятю раввина. Тот отослал ее к младшему.
— Ведь мой свояк выступал за то, чтобы впустить в Валкеники этих грязных мусарников, — кричал Эльцик Блох.
— В том-то и беда, что Йосеф не грязный, а чистый и личико у него как у куклы. Поэтому-то моя Лейча в него так втюрилась, — пожаловалась Гитл и отправилась к реб Гирше Гордону в его магазин мануфактуры. Он выслушал ее, опершись обоими локтями о прилавок и уткнувшись глазами в святую книгу. Отвечал он осторожно и медленно, по-прежнему не отрывая взгляда от книги, что не может вмешиваться. Он советует ей не бегать от дома к дому. Этим она унижает свою дочь в глазах других женихов. Она должна поговорить с самими Зондаками, а также с директором ешивы реб Цемахом Атласом. Кухарка набралась мужества и открыла дверь дома Зондаков. Однако хозяйка сразу же вытолкала ее на улицу, крича, что та не докладывает еду в тарелки ешиботников, что она и ее девицы вытаскивают из котла лучшие куски, а ешиботникам остаются обрезки. Гитл пожелала гостеприимной такого же, как у себя, счастья убогой вдовы и вернулась на кухню, проклиная жениха, этого варшавского жулика.
Старшая дочь Рохча ушла из дома. Ей было стыдно перед ешиботниками, что ее младшая сестра, эта покинутая невеста, шляется по комнатам невыспавшаяся, с горящими красными щеками, опухшая от плача. Лейча расхаживала вялая и жалко улыбалась опухшим от слез лицом, как будто ей было приятно, когда ее жалеют. Гитл обслуживала ешиботников и ругалась как на рынке:
— Девица Зондака нравится ему больше, этому варшавскому карманнику! Он хочет полную постель протухшего мяса.
Сыны Торы сидели, опустив головы, и молчали. Кусок не лез им в горло. Только когда они вернулись в синагогу, Йоэл-уздинец громко высказал свои мысли: для него этот варшавянин не сложнее Рамбама[149]. Поскольку он до сих пор не вернул ему злотый и пятьдесят грошей, не следует удивляться, что он обманул вдову и ее дочь.
Хозяйки подзуживали своих мужей, говоря, что у этого простака Гедалии Зондака хватило ума отхватить себе ученого зятя; а им, таким мудрым отцам и уважаемым евреям, не пришло в голову найти ученого для своих дочерей. Состоятельные обыватели принялись останавливать свата и говорить ему прямо в лицо, что он ограбил вдову и сироту. Гедалия Зондак орал, что он плюет на все Валкеники, а этой рябой еврейке и ее дочерям приснился сон. Каждый понимал, что Зондак лжет. Доказательство этому видели в том, что он справил помолвку втихаря. Тем не менее никто не хотел влезать в ссору с ним. Однако когда общинный деятель, занимавшийся делами ешивы, помянул обывателям тяжелое положение ешиботников, ему ответили, что Валкеники сейчас горят огнем из-за этой ешивы.
— Что мне с того, что Валкеники горят огнем, если ученики мерзнут в странноприимном доме? Разве новость, что парни иной раз отменяют помолвки? И в чем виноваты мальчики из ешивы? — удивлялся он.
На портном реб Исроэле лежала печать важности набожного, неспешного еврея и художника в своем деле, признанного мастера по шитью сюртуков для ученых евреев. Валкеники с почтением относились к его длинной седой бороде и умению обращаться с людьми. Он всегда считал своим долгом договориться с обывателем о субботнем приеме для гостя. С тех пор как в Валкениках обосновалась ешива, реб Исроэл стал заботиться о ее обеспечении, и обитатели местечка не могли ему отказать. Однако после этой истории с варшавянином он ходил смущенный, а корзина, в которую он собирал продукты для кухни ешивы, оставалась полупустой. Он слышал одну и ту же песню от кузнецов за мостом, от ремесленников в Синагогальном переулке и от извозчиков в покосившихся домишках на берегу реки:
— Разве местечковый гултай осмелился бы так обмануть вдову и ее дочь, как сделал этот святоша?
Один еврей ответил ему, что не обязан вырывать кусок изо рта своих детей, чтобы отдать чужакам. Другой дал для кухни меньше селедки, чем в прошлый раз, и при этом проворчал, что это все равно что выбросить. Бедняку никогда не добыть себе ученого зятя. Третий еврей, извозчик, дал щедро и крикнул реб Исроэлу прямо в ухо, что Йосеф-варшавянин водился с кухарками, прямо как праведник Иосиф, который дружил с детьми служанок, о чем рассказывал в прошлую субботу мядельский раввин в своей проповеди. Но жениться на служанке он не хочет, этот варшавский праведник Иосиф, и от жены Потифара он тоже не убегает. Дочь Гедалии Зондака крепко взяла в свои руки этого варшавского праведника.