Муж и жена обменялись взглядами. Они поняли, что Слава хочет порвать со своим прежним, женатым. На темной улице падал густой снег и покрывал дома Ломжи какой-то потусторонней белизной. Славе казалось, что снег идет уже годы и что Цемах никогда не вернется. Может быть, она обидела его своим поведением? Она болтала, кокетничала, а он слишком серьезный человек для флирта. Может быть, он возвращается к своей невесте? Может быть, уже уехал? Тихий густой снег на улице наводил тоску и на Володю. Ему было бы приятнее сейчас лежать, растянувшись, в кровати, а не вертеться в кресле. Он зевал, пожимал плечами и хотел сказать женщинам, что идет спать. Как раз в этот момент открылась дверь и вошел Наум. На его ногах были мягкие домашние туфли. Одет он был в короткий ночной халат из красного шелка, украшенный шнуром. Его слова тоже были на этот раз мягки, как шелк: он пришел не для того, чтобы ссориться. Он только предлагает уволить приказчиков, а на их место поставить людей, которые будут прислушиваться к его распоряжениям.
— Отныне и в дальнейшем тебе придется относиться к твоим приказчикам как к равным, — ответил Володя, и его глаза заискрились от удовольствия в предвкушении, что его брат сейчас выйдет из себя и начнет беситься. — Слава собирается выйти замуж за Цемаха Атласа, а он — двоюродный брат наших приказчиков. Он живет у их родителей.
Наум был уверен, что это новая Володина выдумка, цель которой — позлить его. Однако Хана кивнула в знак того, что это правда, и ее лицо выдавало, что она просто тает от удовольствия:
— Нас можно поздравить.
Наум развязал и снова завязал шнур своего короткого ночного халата. Его руки и ноги дрожали.
— Родственник наших приказчиков будет моим деверем? Никогда в жизни!
— Я еще не знаю, хочет ли он меня. С того момента, как он понял, что я готова выйти за него замуж, он перестал приходить.
Слава произнесла это с прерывистым нервным смешком. Хана осталась сидеть напуганная, и Володя увидел, что лицо сестры вытянулось от огорчения, в которое погрузило ее нетерпеливое сердце. Наум тоже утратил свою крикливость. Он выпятил живот и стал по-отечески поучать младшую сестру, что раз уж этот молодой человек ей понравился, она должна была рассказать об этом ему, своему старшему брату. Он бы пригласил молодого человека к себе, чтобы тот увидел, кто такой Наум Ступель, а потом Наум бы отправил к жениху почтенного свата или сам бы переговорил с ним. Однако его мнения не спрашивают ни по поводу этой партии, ни по поводу торговых дел.
— Куда ты? — крикнул Володя вслед сестре, которая поспешно бросилась к выходу.
Слава не ответила, она вошла в свою комнату и стала переодеваться. Ее не волнует, что на улице снег, ветер и темень. Не волнует, что подумают о ней ее родные и родные Цемаха, — она обязательно должна сегодня же переговорить с ним.
Глава 9
Шел снег, шел без перерыва и завалил низенькие домики в переулке по самые окна. Из одного из домов вышел еврей в меховой шапке и принялся широкой лопатой чистить снег вокруг своего крыльца. Налетал ветер, вертелся вокруг завихрением снежной пыли и засыпал его ледяной крупой. Еврей прервал свою работу, воткнул лопату в кучу снега, которую нагреб, и вернулся в дом. Цемах смотрел через окно на эту лопату и словно завидовал тому, что она так крепко сидит на своем месте.
— Туда или сюда! — пробормотал он, как говаривал в свое время ученикам в ешиве, объясняя, что невозможно охватить одновременно и этот, и тот свет. Пока что он еще жених Двойреле Намет и не должен показываться у Ступелей, не решив для себя: или он едет в Амдур жениться, или же отменяет договоренность о помолвке. С одной стороны, он понимал, что нет никакого сравнения между богатой и веселой семьей ломжинских торговцев мукой и его несимпатичным амдурским тестем, как нет никакого сравнения между его невестой и Славой Ступель. С другой стороны, он понимал, что для него, еврея, посвятившего себя изучению Торы, больше подходит тихая Двойреле. К тому же он подписал с ней договор о помолвке и разрывом этого договора страшно опозорит ее. Но обязан ли он разрушить свою собственную жизнь, лишь бы защитить девушку, которая помогла своему отцу одурачить его?
Каждый вечер дядя Зимл приходил из лавки на час раньше тети Цертеле и принимался пялиться в потолок. Время от времени он обращался к племяннику, снова советовал ему жениться на амдурской невесте, а после свадьбы стать отшельником. Цемах отвечал, что если бы дядя до возраста тридцати трех лет скитался на чужбине, он бы понял, как трудно жениться, предполагая сразу же после свадьбы стать отшельником. Засунув руки в рукава, погруженный в возвышенные думы, реб Зимл бормотал в потолок, что, конечно, чтобы быть отшельником, надо не стыдиться жить на подаяние. Но если бы он сказал Цертеле, что самый честный заработок — это подаяние, она бы ответила ему, что он сошел с ума, а их дети, неугомонные, как ртуть, поддержали бы свою мать. Так что ему не суждено хотя бы немного насладиться радостями этого света. Разве быть лавочником — это радость этого света? Сидеть в синагоге над святой книгой — вот настоящая радость этого света! Люди молятся, люди изучают Тору и придаются собственным размышлениям.