Хана передала мужу слова его сестры и еще добавила от себя, что за избиение раввина Ступелям не будет искупления ни на этом свете, ни на том. Володя увидел, что его жена, мягкая сельская еврейка, никогда не перечившая ему, смотрит на него с враждебностью. Однако он не понял, из-за чего здесь устраивают такой шум. Что ему такого сделали, этому праведничку? Разве ему голову оторвали? И кто он такой? Император?
Слава застала брата сидящим, как обычно, в кресле, но при этом он опирался обеими руками на подлокотники, а голову повернул к двери, будто с нетерпением ждал ее прихода. Кроме него, за столом сидела Хана с платком на плечах и печально молчала.
— Ты велел Лоле и своим людям избить моего мужа? Сами бы они на это не решились.
— Я? Я с Лолой вообще не разговаривал, я этого кабана даже не видел. И в чем я виноват, если двоюродные братья твоего мужа его ненавидят? — Володя состроил глуповатую гримасу и попытался разговаривать с сестрой на манер нагловатых уличных парней: она же сама ему сказала, что разведется с мужем, так почему ее волнует, что его погладили по щечке?
— Может быть, мой муж разведется со мной. Я с ним разводиться не буду. Никогда в жизни! — Слава обращалась к свояченице, и Володя увидел, как у его жены аж обе щеки порозовели от этой доброй вести.
— Если он тебе так сильно нравится, ну и держись за него, а я с ним под одной крышей больше жить не намерен, — раскричался Володя.
— Мы с мужем не только не будем больше с тобой жить под одной крышей, но я и не хочу больше иметь доли в одном деле с тобой, — глаза Славы потемнели от ненависти. — Отец отписал мне столько же, сколько тебе и Науму вместе. Ты выплатишь мне мои деньги. Свою квартиру и дом я продам и в глаза тебя больше не увижу.
Володя почувствовал, что его загоняют в угол. Тем не менее он рассмеялся и ответил, что этого она не сделает. Во-первых, он все время вел дела, а она никогда в них не вмешивалась. Разве она что-то понимает в торговле и в бухгалтерских книгах? В модах она разбирается, а не в счетах. В людях тоже не разбирается. Во-вторых, он содержал ее до свадьбы, а после свадьбы содержит вместе с ее мужем. А в-третьих, она просто говорит глупости. Даже чужие люди, которые долго были компаньонами, не могут так легко разделиться, а уж если они родственники… Что она ему сделает? Вызовет на суд к раввину? Пожалуется в гражданский суд?
— И туда, и туда, — ответила Слава быстро, как будто ответы были у нее заранее заготовлены. — Ты и Наум постоянно брали в два, в три раза больше, чем давали мне. Меня это не интересовало. Я знала, что вам надо содержать семьи. Теперь я с вами разделюсь, даже если буду знать, что разрушаю дело. Я хочу вас разрушить. Тогда ты поймешь, что наделал.
Торговец мукой закрутился в кресле и сказал, глядя на свои широкие жирные пальцы, покрытые густыми волосами, что пусть даже Слава реализует свой план, он все равно найдет выход лучше и быстрее нее. Его обижает только одно: он был ей и братом, и отцом, и другом, а она разговаривает с ним как с убийцей, заслуживающим повешения. И из-за кого? Из-за человека, которого еще год назад не знала и который всем доставляет сплошные неприятности.
— А ты что скажешь? — заорал он на жену. — Ты тоже больше не хочешь меня знать?!
Хана молчала с пылающим лицом: ведь то, что говорит Володя, правда. Между ним и его сестрой была такая крепкая дружба! Они все время сидели вместе, шутили, смеялись. Было самое время, чтобы Слава вышла замуж и шутила со своим собственным мужем. Теперь она не должна разговаривать с родным братом, как с врагом, которого хочет уничтожить.
Но Слава все еще стояла посреди комнаты, как заимодавец, пришедший ругаться, и говорила, обращаясь к свояченице, сухим, хриплым голосом: за ту неделю, что ее не было дома, ее обида на Цемаха рассеялась как дым, и она увидела, насколько он красивее и лучше других людей. Приезжает она домой и узнает, что ее брат подстрекал людей бить ее мужа, чтобы ускорить их развод… Если бы она была готова развестись со своим мужем, она бы сказала ему правду, сказала бы, что он слишком велик для нее, что она не доросла до него. Он живет для других, а ей нужен муж, который жил бы только для нее. Он был и остался ученым, в то время как ей нужен лавочник. Все ее родные — лавочники. Вот так бы она ему сказала, если бы была готова с ним развестись. Теперь она ничего не должна ему говорить, теперь он сам видит, как груба и как проста семья Ступелей. Даже по тому, как ее братья вылезают из кожи, чтобы в городе не узнали о служанке, видно, насколько они грубы и просты. По-настоящему благородные люди не стремятся так скрывать свои ошибки. Простаки, стремящиеся к высокому положению, дрожат и трепещут, как бы по ним не поняли, что они простаки.