Было ясно, что в голливудском отделении существует утечка, но Босх знал, что вычислить, через кого уходит на сторону информация, невозможно. Записку нашли на столе в приемной отделения, поэтому о ней могло знать сколько угодно полицейских, и любой из них мог шепнуть о том Бреммеру. В конце концов, дружба с Бреммером не помешала бы никому из них. Даже Босх в свое время делился с ним кое-какой информацией, и Бреммер, в свою очередь, иногда оказывался ему весьма полезен.
Ссылаясь на анонимные источники, журналист писал, что следователи пока не установили, является ли записка настоящей и имеет ли найденное тело какое-либо отношение к Кукольнику, дело которого было закрыто четыре года назад.
Единственное, что заинтересовало Босха в статье, была история здания, где раньше находилась бильярдная Бинга. Оно было сожжено во вторую ночь беспорядков, арестован за это никто не был. Тогда следователи сообщили, что перегородки между складскими комнатами не являлись несущими конструкциями. Это значит, что попытки потушить пожар можно было бы сравнить с попытками удержать воду в чашке, сделанной из туалетной бумаги. От возгорания до того момента, как пожар охватил все здание, прошло всего восемнадцать минут. Большинство складских помещений было арендовано людьми, работавшими в киноиндустрии, поэтому во время пожара было разграблено или сгорело много дорогостоящего имущества. Здание было уничтожено полностью. Уже в ходе следствия было выяснено, что там находилась бильярдная, хотя стол для пула[11] исчез.
Босх положил газету на стол и задумался о свидетельских показаниях Ллойда. Он вспомнил слова Белка, что исход дела будет зависеть в первую очередь от самого Босха. Должно быть, это понимает и Чэндлер. Она с нетерпением ждет, когда придет его очередь давать показания, желая устроить ему такую трепку, по сравнению с которой допрос Ллойда покажется детской забавой. Он неохотно признался себе, что уважает ее профессионализм, ее жесткость. Подумав об этом, он вспомнил еще кое-что и встал, чтобы позвонить из телефона-автомата, стоявшего у входа в ресторан. Босх удивился, что трубку снял Эдгар. Надо же, он сидел на рабочем месте, а не обедал!
— Есть какие-нибудь новости с установлением личности? — спросил Босх.
— Нет, старина. Отпечатки пальцев нигде не значатся. Вообще ничего похожего. На нее ничего нет. Мы до сих пор ищем где можем: проверяем лицензии на производство «взрослых» фильмов и все такое...
— Черт!
— Правда, есть кое-что другое. Помнишь, я говорил тебе о профессоре-антропологе? Короче, он пробыл тут целое утро вместе со своим студентом — раскрашивали и подготавливали гипсовое лицо. В три часа ко мне придут журналисты, и я им его продемонстрирую. Рохас поехал в город, чтобы купить белый парик, который мы на нее оденем. Если ее как следует покажут по ящику, может, мы этот орешек и раскусим.
— Звучит многообещающе.
— А то! Как дела на суде? «Таймс» сегодня кинула говно на вентилятор. У этого Бреммера есть какой-то источник среди наших.
— На суде все в порядке. Ты вот что мне скажи: где находился Паундс после того, как ты вчера уехал с места преступления и вернулся на работу?
— Паундс? Он был... Мы с ним одновременно вернулись. А что?
— А во сколько он ушел с работы?
— Чуть позже. Прямо перед твоим приходом.
— Он куда-нибудь звонил из конторы?
— Кажется, несколько звонков сделал. Я, честно говоря, не особо за ним следил. А в чем дело? Думаешь, он и есть источник Бреммера?
— Последний вопрос: он закрывал дверь, когда звонил по телефону?
Босх знал, что Паундс — параноик. Он всегда держал дверь в свой стеклянный закуток открытой, а жалюзи — поднятыми. Когда он закрывал дверь или опускал жалюзи, или то и другое, сотрудники знали: что-то неладно.
— Вот теперь, когда ты об этом сказал, я вспомнил. По-моему, он действительно ненадолго закрыл дверь. А в чем дело?
— Бреммер меня не волнует. Но кто-то говорил с Денежкой Чэндлер. Сегодня утром в суде она знала, что меня вчера вызывали на место преступления. В «Таймс» об этом ничего не было. Значит, ей кто-то сказал.
Прежде чем ответить, Эдгар секунду помолчал.
— Да, но зачем Паундсу с ней разговаривать?
— Не знаю.
— Может, это Бреммер? Он мог сказать ей об этом, хотя и не написал в своей статье.
— В статье сказано, что он не смог до нее дозвониться и получить комментарии. Выходит, ей сообщил кто-то другой. Утечка. Возможно, один и тот же человек говорил и с Бреммером, и с Чэндлер. Кто-то, кто хочет, чтобы меня вздрючили.
Эдгар ничего не ответил, и Босх решил закончить разговор.
— Ну ладно, я, пожалуй, отправлюсь в суд.
— Слушай, а как там Ллойд? Я слышал, он был первым свидетелем.
— Ллойд — в своем репертуаре.
— Черт! А кто следующий?
— Не знаю. Она еще послала повестки Ирвингу и Локу, нашему психологу. Думаю, следующим будет Ирвинг. Примет эстафету у Ллойда.
— Ну что ж, удачи тебе. Кстати, на тот случай, если тебе будет нечем заняться. Я думаю, что сегодня по «ящику» покажут нашу гипсовую рожу и начнется большой бум. Я собираюсь сидеть здесь и отвечать на звонки. Если захочешь поучаствовать, от помощи не откажусь.
Босх вспомнил о своих планах поужинать с Сильвией. Ничего, она поймет.
— Ладно, я подъеду.
Послеобеденные слушания свидетелей не были ознаменованы ничем примечательным. Как показалось Босху, стратегия Чэндлер была двоякой. В первую очередь, она, естественно, делала ставку на версию невинно убиенного полицейским человека. В качестве второго пункта хотела использовать «неоправданное применение силы». Даже если бы жюри присяжных решило, что отец семейства Норман Черч на самом деле являлся убийцей-маньяком Кукольником, им еще предстояло бы решить, насколько оправданны были действия Босха.
Сразу после обеда Чэндлер вызвала на место для свидетелей свою клиентку Дебору Черч. Та рассказала душещипательную историю чудесной жизни с чудесным мужем, который обожал всех: дочерей, жену, мать и тещу. Ни единого намека на женоненавистничество. Ни единого грубого слова в адрес детей. Вдова держала в руках пачку салфеток «Клинекс» и после ответа на каждый вопрос промокала глаза.
На ней было традиционное черное платье вдовы. Босх вспомнил, как привлекательна была Сильвия, когда он увидел ее одетой в черное на похоронах мужа. Дебора Черч выглядела отталкивающе. Казалось, она наслаждается ролью, отведенной ей в этом зале: вдова невинно убитого, подлинная жертва. Чэндлер отлично натаскала ее.
Шоу было великолепным. Возможно, даже — слишком, чтобы быть правдоподобным, и Чэндлер это знала. Не желая, чтобы разные неприятные вещи всплывали во время перекрестного допроса, она наконец стала задавать Деборе Черч «скользкие» вопросы. Почему, например, Норман Черч под чужой фамилией снимал квартиру над гаражом — ту самую, куда вломился Босх, — если их семейная жизнь была настолько идиллической.
— И у нас были свои сложности. — Вдова сделала паузу, чтобы промокнуть глаза очередной салфеткой. — У Нормана очень часто бывали стрессы. В проектном бюро авиазавода на нем лежала огромная ответственность. Ему была нужна разрядка, вот он и снял эту квартиру. Она сказал, что временами ему необходимо побыть одному. Чтобы подумать. Для меня — новость, что он привел туда женщину. Думаю, с ним это случилось впервые. Он был очень наивным человеком, и она, видимо, заметила это. Она украла у него деньги, а потом подставила его, позвонив в полицию и выложив эту дикую историю про Кукольника. Ведь вы же знаете, за его поимку была объявлена награда.
На странице лежавшего перед ним блокнота Босх написал записку и передал Белку, который, прочитав ее, стал царапать что-то в своем.
— Что вы скажете о косметике, найденной в квартире, миссис Черч? Можете ли вы как-то объяснить это?
— Могу только сказать, что если бы мой муж был таким чудовищем, каким его изображают, я бы знала об этом. Если там нашли косметику, значит, ее туда кто-нибудь подбросил. Возможно, уже после того, как он был убит.