Сейчас вы услышите от защиты обо всех так называемых уликах, которые, по словам полиции, доказывали, что мистер Черч был связан с этими убийствами. Но не забывайте, откуда взялись эти улики — от самой полиции — и когда они были обнаружены — уже после казни мистера Черча. Я думаю, нам удастся убедить вас в том, что эти так называемые доказательства как минимум сомнительны. Что они, в лучшем случае, притянуты за уши. И вам предстоит решить, являлся ли на самом деле мистер Черч — женатый отец двух маленьких детей, высокооплачиваемый работник авиационного завода — тем самым убийцей-маньяком, так называемым Кукольником, или полицейское управление просто сделало его стрелочником, козлом отпущения, пытаясь выгородить одного из своих сотрудников. Жестокая, несанкционированная и ненужная казнь безоружного человека.
Она продолжала, многословно рассказывая о кодексе молчания, существовавшем, как известно, в полицейском управлении, о богатой истории полицейской жестокости, о избиении Родни Кинга и мятежах. Каким-то образом по ее словам выходило, что все эти черные цветы выросли из семян, брошенных в почву Гарри Босхом, убившим Нормана Черча. До Босха доносились ее слова, но он уже не слушал адвоката. Глядя по сторонам, он внезапно встретился взглядом с одним из присяжных, но тут же отвел глаза. Это был его собственный способ защиты. У законников, присяжных и судьи уйдет по крайней мере неделя на то, чтобы разобрать по косточкам, что подумал и сделал он, Босх, всего за пять секунд. Чтобы выдержать это, сидя тут, в зале судебных заседаний, он должен быть сам по себе.
Погрузившись в собственные мысли, он вспоминал лицо Черча — перед самым концом, в квартире над гаражом на улице Гиперион. Они тогда тоже встретились взглядами. Глаза Босха столкнулись с глазами убийцы — темными, как этот камень на глотке Чэндлер.
— ...и даже если в тот момент он действительно пытался вытащить оружие, разве это меняет дело? — продолжала Чэндлер. — Кто-то выбил дверь. Кто-то с револьвером в руке. Разве можно осудить человека за то, что он, как утверждает полиция, полез за оружием — чтобы защитить себя! Аргумент, что он за чем-то полез, смехотворен, а то, что этим предметом оказался парик, делает случившееся еще более отвратительным. Он был хладнокровно застрелен. Наше общество не может с этим согласиться.
Босх опять отключился и подумал о новой жертве, которая, судя по всему, в течение нескольких лет пролежала в зацементированном полу. Он думал о том, было ли заявлено о ее исчезновении, есть ли у нее мать или отец, муж или ребенок, которые на протяжении всего этого времени ждали ее. Вернувшись оттуда, где было обнаружено тело, он рассказал об этом Белку, попросив его обратиться к судье Кейсу с просьбой отложить процесс, пока полиция не разберется с новой жертвой. Однако Белк отшил его, заявив, что чем меньше тот знает, тем лучше. Белк выглядел настолько напуганным возможными последствиями в связи с обнаружением еще одного трупа, что счел наилучшей тактикой делать обратное тому, что предлагал Босх. Теперь он стремился максимально ускорить процесс, чтобы тот закончился прежде, чем известие о страшной находке, связанной с Кукольником, станет достоянием гласности.
Час, выделенный Чэндлер для вступительной речи, подходил к концу. Все это время она только и говорила, что о полицейском управлении, сотрудники которого стреляют без разбора, и Босх подумал, что, возможно, она тем самым ослабила благоприятное впечатление, которое вначале ей удалось произвести на присяжных. На какое-то время она даже забыла про Белка, который, сидя рядом с Босхом, копался в собственном желтом блокноте и мысленно репетировал свою вступительную речь.
Белк был здоровенным мужчиной (как прикинул Босх, в нем было, наверное, килограммов сорок лишнего веса) и постоянно потел, даже здесь, в судебном зале, где было холодно из-за слишком сильно работающих кондиционеров. Еще во время отбора присяжных Босх размышлял, чему тот был обязан своей потливостью: чрезмерному весу или предстоящему сражению с Чэндлер перед лицом судьи Кейса. Белку вряд ли перевалило за тридцать, подумал Босх. Максимум пять лет назад он, видимо, закончил обычный юридический колледж, и вот уже вынужден противостоять Чэндлер.
Внимание Босха привлекло прозвучавшее вдруг слово «правосудие». Он понял, что Чэндлер начертала его на своем стяге и теперь совала чуть ли не в каждую фразу. В гражданском суде слова «правосудие» и «деньги» были синонимами, поскольку означали одно и то же.
— Правосудие для Нормана Черча свершилось молниеносно. Это заняло всего пять секунд. Правосудие свершилось в тот промежуток времени, который понадобился детективу Босху для того, чтобы выбить дверь, выхватить свой великолепный девятимиллиметровый «смит-вессон» и нажать на спусковой крючок. Все правосудие уложилось в один выстрел. Пуля, которую детектив Босх выбрал для казни мистера Черча, называлась ОСД — «оптимального смертельного действия». Эта пуля пробивает в теле дыру в полтора раза больше собственного диаметра и вырывает огромные куски мышечной ткани и внутренних органов. У мистера Черча она вырвала сердце. Таково было правосудие.
Босх заметил, что многие присяжные смотрят не на Чэндлер, а на стол истца. Слегка наклонившись вперед и заглянув за стойку, он увидел вдову. Дебора Черч тряпочкой вытирала слезы с заплаканных щек. Это была женщина с фигурой, напоминавшей колокол, короткими темными волосами и маленькими бледно-голубыми глазами. Она была воплощением деревенской домохозяйки и мамаши до того утра, когда Босх убил ее мужа и копы заявились к ней в дом с ордером на обыск, а журналисты — со своими вопросами. Босх жалел ее и даже считал жертвой — до тех пор, пока она не наняла Денежку Чэндлер и не стала называть его убийцей.
— Процесс докажет, леди и джентльмены, что детектив Босх является типичным продуктом управления, в котором он служит, — сказала Чэндлер. — Он — бесчувственная, высокомерная машина, отправляющая правосудие так, как сам пожелает. Вам предстоит решить, этого ли вы хотите от вашего полицейского управления. Вам предстоит исправить зло, обеспечить правосудие для семьи, лишившейся отца и мужа.
Заканчивая, я хотела бы процитировать немецкого философа Фридриха Ницше. Сто лет назад он написал то, что прямо относится к нашему сегодняшнему процессу: «Любой, кто сражается с чудовищами, должен внимательно следить, чтобы самому не превратиться в чудовище. Потому что когда ты заглядываешь в пропасть, пропасть тоже заглядывает в тебя».
Вот, леди и джентльмены, с чем связан нынешний процесс. Детектив Босх не только заглянул в пропасть. В ту ночь, когда был убит Норман Черч, пропасть тоже заглянула в него. Темнота поглотила его, и он оказался перед ней бессилен. Чудовище. Думаю, что доказательства, с которыми вам предстоит ознакомиться, приведут вас только к этому и никакому другому выводу. Благодарю вас.
Она села на место и успокаивающе похлопала Дебору Черч по руке. Босх, естественно, понимал, что этот жест предназначался присяжным, а вовсе не вдове.
Судья поднял глаза к медным стрелкам часов на панели из красного дерева над дверью судебного зала и объявил пятнадцатиминутный перерыв перед выступлением Белка. Босх заметил, что одна из дочерей Черча внимательно смотрит на него из первого ряда зрительских мест. Как ему показалось, девочке было лет тринадцать. Это была старшая, Нэнси. Почувствовав себя виноватым, он быстро отвел глаза и подумал, видел ли это кто-нибудь из присяжных.
Белк сказал, что во время перерыва должен побыть один, чтобы еще раз пройтись по своему обращению к присяжным. Босх хотел было подняться в кафетерий на шестом этаже, поскольку он до сих пор ничего не ел, но подумал, что туда же может заявиться кто-нибудь из присяжных или — того хуже — семейство Черча. Так что вместо этого он спустился на эскалаторе в вестибюль и направился к пепельнице у фасада здания. Закурив сигарету, он повернулся к постаменту статуи спиной и вдруг понял, что его тело под пиджаком взмокло от пота. Часовое выступление Чэндлер, как ему показалось, длилось целую вечность — вечность, в течение которой на Босха были устремлены глаза всего мира. Он понимал, что вряд ли проходит в этом костюме до конца недели, поэтому нужно убедиться, чистый ли второй. Думая о подобных мелочах, он сумел наконец успокоиться.