— К чему ты клонишь?
— К тому, что если одно божество влезло в дела людей, почему не вмешаться другому?
— Позади тебя стоит Цемфелада, кого ещё из богов ты хочешь сюда притащить и при чём здесь наш поединок?
— Могу Тэлу позвать, могу Неркехта, но я человек честный и предлагаю сделку. Поединок, один на один, без помощи от любой другой сущности. Если побеждаешь ты, можешь превратить меня в умертвие или упыря там какого, выбери по вкусу, но что-нибудь такое модненькое, чтобы в приличном обществе появиться было не стыдно.
— Что, если побеждаешь ты, За’Хар?
— Отведёшь меня в чертог Ансинарха.
Лич молчал минуты три.
— Я знаю, что сюда идёт третий корпус. Идти им ещё дня четыре, не меньше. Этого времени более чем достаточно, чтобы захватить Приму. Ты привёл с собой богиню, её слугу и орден. Я знаю, что Цемфелада уже очень опасна. И я знаю, кто такая Тасита. Если я проиграю, вовсе не факт, что мои мертвецы смогут захватить город-крепость.
— Если согласишься на поединок, они покинут город прямо сейчас.
Икной был явно удивлён. При любом исходе поединка он не терял ничего. В случае проигрыша, он просто отведёт За’Хара к Ансинарху и вернётся обратно. Без Героя и богини у крепости нет шансов устоять.
— Не понимаю. Фактически, вы сдаёте крепость, а если ты проиграешь… Этот мир ещё не видел настолько могущественную нежить, если не считать слуг Ансинарха и Неркехта. Ты подписываешь этому королевству смертный приговор. Как и себе.
— Да плевать, давай драться. Хочу хорошенько врезать по твоей наглой дохлой морде.
— Прекрати изображать из себя дурочка. Даже если ты надеешься на помощь Цемфелады, всё не так просто. Предположим, в случае проигрыша, ты надеешься, что она тебя убьёт, а потом договорится с Неркехтом. Безопасно для себя, из царства мёртвых могут вернуться только дети Тьмы и слуги богов. Вернувшаяся душа всё равно начнёт гнить. Ты либо станешь демоном, либо всю оставшуюся жизнь просидишь в храме Иноды, под бесконечными очищениями. Что-то с твоим предложением не так.
— А если я прямо сейчас плюну тебе в то, что ты называешь лицом?
— Тогда я сделаю тебя самой позорной в мире нежитью. Беззубым и бескрылым нетопырём-евнухом, например. Будешь в моём гареме песенки петь.
— Фу, гадость какая! Если у тебя лицо такое, то что у тебя под одеждой тогда? Меня сейчас вырвет.
— Нельзя быть таким впечатлительным. Красота, знаешь ли, понятие субъективное.
— Не до такой степени. Ты драться будешь?
— Нет, не буду. Ты что-то задумал, но я не могу понять, что. Возвращайся в крепость. Как только мои мёртвые друзья доделают лестницы, я дам команду на штурм.
И тогда За’Хар совершил невероятное злодеяние и низость. Сделав пару шагов, он дал уходящему личу пинка под зад.
— Ты пожалеешь, что не умер при рождении, — прошипел Икной, включая боевые ауры.
За’Хар пожалел, что не умер ещё до рождения. Это было очень жёстко! Дыхание перехватило, тело парализовало, кожу обожгло какой-то дрянью, тысячи игл пронзили все внутренности, он ослеп и оглох, и даже, кажется, немного полысел. Захотелось в туалет, а потом в гробик.
Практически в это же мгновение на нём повисло полдюжины проклятий, ядов и ослаблений, следом прилетела какая-то дымящаяся зелёная гадость, отобравшая кусок здоровья, после чего его сбила с ног жутковатая чёрная волна.
Доспехи среагировали мгновенно, влив в За’Хара цистерну адреналина и десяток известных только Алтхесте психотропных веществ, наверняка запрещённых во всех цивилизованных мирах.
В два движения разорвав дистанцию, За’Хар активировал «Подорожник», влил в себя антидотов, антиядов, антивсего-от-всего, выпил зелье восстановления здоровья и переключил копьё в глефу. Лич окутался мощными магическими щитами и его оттуда теперь предстояло выковыривать.
Атаки Икноя были чудовищно сильны. За’Хара спасали скорость, доспехи, и опыт противостояния тёмным сущностям. Благословения Цемфелады резали урон, но не были щитами, а щиты варвара слетали в слишком бодром режиме. Однако, чем больше урона За’Хар получал, тем больше зверел.
В нём просыпались злоба и ненависть, совсем для него не характерные. Ярость, кураж боя, воля к победе, осознание борьбы за жизни тысяч мирных людей, за свободу от рабства тьмы, всё это присутствовало, давало сил, но ко всем этим чувствам всё сильнее примешивались чужие эмоции.
Сильные, бескомпромиссные, они рвались наружу и не терпели преград и сопротивления. Сознание За’Хара не гасло в подчинении, оно разгоралось яростным огнём ненависти, мести, лютой, нечеловеческой злобы. Он ненавидел этого лича! Икной не должен выжить, он не должен был вообще жить, он не должен был даже родиться! Надо было убить даже не его родителей, а его деда с бабкой! Сжечь, растоптать, вырвать внутренности, измазаться кровью и хохотать, а черепа привязать к поясу! Да! Отрубить, нет, оторвать личу голову и привязать за мерзкие, кусающиеся волосы к поясу!
За’Хар двигался словно молния и бил так, что земля шла трещинами, а всё, что могло летать давно сдуло ударными волнами. Щиты Икноя развалились, он всё чаще был вынужден отражать атаки посохом, но сам пострадал мало. Негативные эффекты от ударов варвара наносили серьёзный урон, личу приходилось всё чаще себя подлечивать, однако, он не переживал. Здоровье За’Хара упало процентов до сорока.
Не успел Икной подумать, что За’Хару долго не простоять как он заметил неладное. Движения человека изменились, он стал совершенно иначе перемещаться по полю боя. Это была уже не грациозная скорость хищника в атаке, а жёсткие рывки, словно тело выстреливалось пружиной. Люди так не двигаются… В этот момент они встретились взглядами.
Полоска здоровья За’Хара застыла на двадцати восьми процентах, а в глазах не было ничего человеческого. В них пылал огонь самого ада. Абсолютное, чистое зло, способное только разрушать и уничтожать. Такому злу не нужны были ни цели, ни смыслы, ему были не интересны последствия и совершенно не важна цена.
В этот момент Икной испугался. Перед ним был не человек, демон самой преисподней.
Лич рассмеялся:
— В крепости думают, что для них опасен я! Они ещё не знают, кто превратит это королевство в пустыню.
Удар, ещё удар, заклинание, кости слуги Ансинарха затрещали, он перестал успевать реагировать на атаки демона.
«Сопротивляйся», раздался в пылающем сознании За’Хара знакомый, тёплый голос. Чей это голос? Его тоже надо ненавидеть? Разве можно ненавидеть такой голос? В нём слышалась забота и участие, любовь и надежда, он согревал, словно… Словно солнышко?
«Цемфелада?!»
«Сопротивляйся! Зло только пожирает! И ничего не отдаёт!»
Это был другой голос. Уверенный, в нём была не забота, защита. Защита, которой надо быть достойным. Этот приятный женский голос звенел не простотой, чистотой. Чистотой, гордостью, достоинством и искренней улыбкой… В сознании За’Хара возник образ сильной воительницы, протягивающей достигшему вершины руку. Ты достоин этой руки! А вокруг ветер, холодный, но не злой. Свободный. И весь мир перед ним.
«Тэла?!»
«Мрачные жнецы сильны не тем, что пустили в своё сердце тьму. Они стали проводниками воли своего божества. Моя воля и сила бьётся в их сердцах!»
Мужской голос. Холодный, ровный, спокойный. Нет, покойный.
«Неркехт», узнал говорящего За’Хар.
Икной с силой отбил очередной удар, одновременно блокируя летящее в него заклинание и отскочил. За’Хар застыл отрешённый и не шевелился, адский огонь в его глазах стремительно гас.
— Эй, полоумный! Расхотел демоном становиться? Разумно, наверное, но иначе тебе меня не одолеть. Ау, хамло, ты уснул?
Лич подошёл к За’Хару и ткнул его посохом.
— Ты чего, адским огнём подавился, что ли? Хоть глаза открой. Я, конечно, не самый добрый и порядочный лич на свете, но убивать паралитика даже мне неприятно. Вот же гадство, врача из крепости звать или что…
Икной отвесил парню пинка:
— В расчёте.
Глаза За’Хара раскрылись, и он спокойно так, не торопясь, повернулся к личу. Икной испугался во второй раз.