— Падажжи, падажжи, Фофан, не убивай так шразу. Мы же хотели шпросить, че он биксу нашу уволок! — шепелявый коротышка с лицом хорька, казалось, сам офигевал от своей смелости, пытаясь остановить взбесившегося приятеля.
— Да ты… да ты, Жека… — Фофан растирал ладонями искаженную злобой морду. — Ты все верно сказал. Спросить надо сначала за лярву эту. Убить еще успеем.
Детина же, кажется, права голоса не имел, бессмысленно крутя лопоухой башкой со скошенным лбом и приоткрытым ртом.
— А ну, хватай его, — скомандовал главарь, и пытавшегося отдышаться и пересчитать оставшиеся зубы Артура мгновенно скрутили и поволокли в сторону носилок. Даже сквозь разбитый нос парень почуял вонь, от которой, оказывается, уже успел отвыкнуть. Его бросили рядом с трупом.
— Слышь, ты кто такой, полупокер? — Фофан подкрепил вопрос ударом под ребра. — Хули ты к Чувырлу нашему полез? — Еще удар.
— Я… ай… я из Санатория, из Шахт, я сообщение получил… ай… маяк. Она меня вызывала.
— Кто тебя вызывал, ебанашка? Хули ты мне лечишь тут?
— Она вызывала. Я объясню… ай… подожди… она меня звала, показала, как ее найти!.. — только и успевал вставлять Артур в промежутки между ударами. Кажется, из Фофана получился бы очень плохой гестаповец — все его «клиенты» умирали бы раньше, чем успевали выдать информацию.
— Поштой, Фофан! Не бей его по голове! — вмешался Жека-хорек и снова попытался оттащить за руку совсем разошедшегося главаря.
— Да ты охуел! Место свое забыл? — кулак Фофана прочертил дугу в сантиметре от чудом успевшего отскочить Жеки.
— Падажжи, говорю! Парень-то, по ходу — летун! — закричал Жека, отбежав на пару шагов в темноту.
— Какой, нахуй, летун? Тебе ща будет влетун и в жбан, и в жопу. А ну, иди сюда!
— Да я тебе на пидора отвечаю, летун он! Бикса тоже шамое рашшказывала, что ее предыдущий, ну, шкет у наш был, пожвал, когда подох! — заверещал из темноты Жека. — Это Чувырло шебе летунов ищет!
Фофан остановился на полпути. Похоже, остатки разума вели отчаянную борьбу с природной отмороженностью. Безголосый детина в стороне тупо переводил взгляд с одного товарища на другого, кажется, понимая в этой ситуации еще меньше, чем Артур.
— Ладно, Жека, смотри. Ты клятву дал. Не дай боже он не летун — и ты проотвечался.
Хорек, опасливо обогнув главаря, просеменил к Артуру и потянул его за куртку.
— Да все равно нам пижда от Копченого, ешли завтра не будем в Мешке. Проебем Чувырлу — он вшем нам гланды через жопы вырвет, — разнылся Жека, стаскивая с Артура куртку и разгрузку. Под чьей-то ногой хрустнул основной модуль «Цемры».
— У-у, блядь, бесишь! — кулак Фофана, наконец, достал Жеку, но на этом ссоры между бандитами прекратились.
Довольно быстро жуткая троица обыскала все вещи Артура. Связав парню руки за спиной, бандиты потащили его на юго-восток, в направлении мертвого носферату.
Артур медленно приходил в себя от шока. То ли от боли, то ли от холода — ему оставили только штаны и джемпер — его тело сотрясалось крупной дрожью. С удивлением он смотрел, как бандиты размашисто шагают, безрассудно светя в ночь своими дурацкими фонарями, шаркая, гогоча и шумя. А Черви… они расползались перед ними, стараясь не попадать в круг света. Некоторые твари, кажется, даже не осмеливались вылезти из земли.
Как ни странно, ему стало даже как-то обидно за Червей. Да, они были чудовищами, они убили многих поселенцев, они не дают людям высунуть носа из убежищ. Но они были в некотором роде нормальной, законной частью Ночного мира. В отличие от этой гнусной троицы, нарушающей все возможные правила.
Он никогда не видел ночь такой: неровный купол, созданный желтовато-белым светом керосинок, выхватывал из темноты и раскрашивал ветви, деревья, камни — чтобы снова вернуть их мраку позади. Еще более непроницаемому, чем если бы света вовсе не было.
Для него ночь всегда была другой: или зеленым маревом, когда он опускал на лицо очки, или черным небытием, когда он давал глазам отдохнуть. И умом он понимал, что это их ночь правильнее, исконнее, древнее. Но он отдал бы многое, лишь бы видеть ночь по-старому. Только вот его приборы остались лежать в карьере разбитым хламом — рядом с такой же сломанной и никому не нужной девушкой.