Больше ничего интересного Игнат не увидел.
Разведчики решили возвращаться домой. Хорошо было уже то, что рядом жили люди и, в случае нужды, хоть было к кому обратиться.
Возвращение домой по знакомой дороге было быстрым. Сойдя на тропинку и пройдя по ней до места, где подошел Игнат, они пошли не вокруг участка, а прямиком к оставшемуся участку асфальтированной дороги. Уже отсюда, через калитку, прошли к дому. Тут их уже с нетерпением ожидали все попаданцы.
Александр рассказал об увиденном разведчиками и просил в ближайшие дни соблюдать тишину и не выходить за пределы ограждения, чтобы раньше времени себя не обнаружить. Веста была молчаливой воспитанной собакой, чего нельзя было сказать о Лорде. Тот бегал вдоль натянутой проволоки и изредка начинал лаять на ворон, целой стаей окруживших загон для кур. Да еще петухи могли своим пением обнаружить попаданцев. На общем собрании решили готовиться к встрече с аборигенами, тем более все чувствовали, что она не за горами.
Александр предупредил, что все переговоры будет вести только он. У него уже был готов предварительный план того, как будет объяснять появление попаданцев в этом месте.
Глава шестая. Развязка
Под вечер 24 июня Петеньке опять стало совсем плохо. Елизавета Афанасьевна, уже решившая, что все плохое позади, не выдержала, глядя на мучения Петеньки, и сама слегла с сильнейшим сердечным приступом. Петенька, обхватив голову руками, катался по постели, скрипел зубами от раздирающей голову боли, и громко стонал, говоря вслух какие-то непонятные слова.
Верный Прохор, уже после полуночи, привез земского врача, Аристарха Мефодьевича, пользующего Елизавету Афанасьевну уже более 30 лет. Не имеющий глубокого медицинского образования, но имеющий огромный практический опыт, Аристарх Мефодьевич прописал пациентке сердечные капли, напоил успокаивающим сбором трав и рекомендовал строго постельный режим. Все попытки Елизаветы Афанасьевны посидеть в кресле около постели сына, пресек "железной" рукой, пообещав немедленно заняться Петенькой и каждый час сообщать матери о его самочувствии.
Осмотр Петеньки привел врача в некоторое замешательство. Поведение пациента, сильнейшая головная боль, временами потеря сознания говорило о воспалении головного мозга, но отсутствие высокой температуры, озноба и рвоты, а также необычная бледность лица не позволяли с полной уверенностью поставить этот страшный диагноз. Он также попытался дать больному успокоительное средство, но не смог этого сделать. Петенька двумя руками отбивался от всех попыток Аристарха Мефодьевича ему помочь.
Аристарх Мефодьевич рассказал Елизавете Афанасьевне, что сделал все возможное для лечения Петеньки и теперь все в руках Божьих. Причиной болезни он объявил сильнейшую простуду, вызвавшую "осложнение на голову".
Прибывший следом священник отец Варфоломей, причастил Елизавету Афанасьевну и попытался причастить и Петеньку, но тот не обратил никакого внимания на попытки святого отца провести таинство. Пришлось ограничиться чтением молитвы и осенением крестом на расстоянии.
Почувствовав себя еще хуже, Елизавета Афанасьевна призвала к себе Аристарха Мефодьевича и отца Варфоломея и попросила достать из-за икон в горнице свое завещание, в котором все принадлежащее ей имущество завещала сыночку Петеньке.
Она почему-то была уверена, что ее муж, Иван Григорьевич, потому так неожиданно умер, попав под понесших лошадей, что за три месяца до кончины написал завещание и заверил его у нотариуса. "Если бы этого он не сделал, так пожил бы еще не знамо сколько", — часто говорила она своим родственникам. Еще при жизни мужа она неоднократно просила отменить завещание, на что тот только смеялся, называя ее страхи "бабскими причудами".
Поэтому, хоть завещание и было написано ею собственноручно, но подписать его она решила тогда, когда почувствует себя очень плохо, и при свидетелях. Посылать сейчас за нотариусом не было никакой возможности, поэтому она в присутствии врача, священника, а также Прохора, собственноручно подписала завещание, которое все заверили, и попросила в случае выздоровления Петеньки, передать ему его. Также указала на ларец, в котором находились все официальные бумаги, подтверждающие ее состояние, и передала отцу Варфоломею ключ от ларца. Впала в беспамятство и через час отошла в мир иной.
К утру Геннадий Алексеевич немного оправился. Голова болела, но терпеть боль стало можно. Он попробовал "поговорить" с Петром, но ему это не удалось. Тот не отзывался. Геннадий Алексеевич попытался сесть на кровати и с удивлением заметил, что тело стало подчиняться ему несравнимо лучше, чем раньше. Он встал на ноги и, держась за спинку кровати, сделал первый шаг в своей новой жизни. Голова закружилась, и Геннадий Алексеевич медленно опустился на пол, смахнув рукой со стола кружку с морсом. Она упала на пол и разбилась.
На шум открылась дверь и в комнату заглянула Варька. Охнув, она подбежала к Геннадию Алексеевичу и попыталась его поднять. Не справилась и позвала на помощь Прохора, прокричав, что барин упал с кровати.
Тут же появились кучер, священник и врач, сидевшие рядом в горенке и уже заканчивающие вторую бутылку наливки. Общими усилиями они подняли Геннадия Алексеевича и уложили его на кровать.
Неожиданно для себя, Геннадий Алексеевич осознал, что хорошо знает всех присутствующих, хотя до этого никого из них не видел: и отца Варфоломея, и Аристарха Мефодьевича, и Прохора. Он понял, что сознания их с Петром соединились, и, похоже, именно он стал главным в их общем теле.
— Где маменька? — тихо спросил он присутствующих.
Аристарх Мефодьевич потрогал лоб больного, попросил показать язык, сосчитал пульс и поинтересовался о болях в голове.
— Голова болит, но значительно меньше, чем раньше. Уже можно терпеть и, похоже, боль уходит. Так где маменька?
Мужчины переглянулись и вперед вышел отец Варфоломей:
— Петр Иванович, Елизавета Афанасьевна преставилась от сердечного приступа три часа назад. Лекарства Аристарха Мефодьевича не помогли. Я ее причастил. Перед смертью она в нашем присутствии подписала завещание, в котором отписала все принадлежащее ей имущество вам. Мы все были этому свидетелями.
Геннадий Алексеевич закрыл глаза. Он почувствовал неподдельное горе от этого известия. Петенька очень любил мать, а после соединения их сознаний, все эмоции, знания, умения, привычки Петра стали присущи и Геннадию Алексеевичу.
"С этого момента я – Петр Иванович! И только так буду себя позиционировать!" – решил он.
— Пока я нездоров, прошу вас, отец Варфоломей, и тебя, Прохор, заняться подготовкой похорон маменьки. А сейчас оставьте меня, надо прийти в себя от этого известия.
— Петр Иванович, все сделаем как положено. Вы только поправляйтесь поскорее, чтобы присутствовать на похоронах. Похороны – послезавтра.
Оставшись в одиночестве, Петр Иванович стал размышлять над своими первоочередными делами:
— надо вступить в права наследства;
— разобраться со своим финансовым положением. Ранее он пользовался теми денежными средствами, которые давали ему родители на учебу и жизнь в Санкт-Петербурге. Финансового положения семьи он не знал;
— разобраться с производственными делами на семейных предприятиях: фаянсовой фабрике, лесопилках и, возможно, других неизвестных ему производствах;
— познакомиться с уездным и губернским начальством;
— и обязательно съездить на место, где располагалась его дача, около деревни Луки. Туда тянуло его, словно магнитом, и чем больше он думал о причинах этого, тем побыстрее ему хотелось оказаться там.
Постепенно, он опять заснул.
Петр Иванович проснулся к обеду голодным и с совершенно здоровой головой. Позвав Варьку, попросил ее принести ему одежду, умыться и дать команду на кухню в отношении обеда. Все было моментально исполнено.
Надев домашний халат, Петр Иванович умылся и, наконец, рассмотрел в зеркале свое новое лицо. Из зеркала на него смотрел молодой человек с голубыми глазами, каштановыми волосами, довольно длинным узким носом, почему-то называемым греческим, впалыми щеками и темными кругами вокруг глаз – последствиями болезни. Лицо, скорее овальной формы с высоким лбом, венчал выдвинутый вперед подбородок с ямочкой посередине. Ростом он оказался повыше себя прежнего, где-то чуть больше 180 сантиметров. Широкие плечи, торс с развитой мускулатурой, поджарое тело. Не понравилось ему только выражение лица: какое-то неуверенное и просяще-виноватое.