— Это надо учесть. А также ночное время суток.
— Тепловые мишени, — предложил прапорщик, — и поджечь что-нибудь. Люблю, когда что-нибудь горит.
— Не помешает, — согласился майор. — Для отвлечения внимания. Но главное — вывести из строя электронику, раз уж на неё делается упор. Она должна стать помехой. Для них, разумеется, ещё вопросы есть? Можете не блестеть глазками, лейтенант Рубцова, вас я туда все равно не возьму. Это вам не джунгли, мороз двадцать градусов. Не прощу себе, если замерзнет такой ценный специалист.
— Спецкостюм с подогревом, — шутливо предложил Ларькин.
— И получится ещё одна тепловая мишень, — подхватил майор. — Спецкостюм, конечно, нужен. Но другой. Отнюдь без подогрева. Нет больше вопросов? Приступайте к работе.
Большаков для вида посидел в компьютерном центре с полчасика, а потом вернулся в кабинет Борисова и доложил о результатах проделанной в воскресенье работы. Не закладывать же, в самом деле, Ахмерова. Майор посмотрел недоверчиво, но он уже привык к быстродействию Ильи и, поразмыслив, не стал приказывать ему продолжать рискованные невозможно, бесполезные попытки компьютерного взлома. Вместо этого он приказал старлею выехать на место тренировок противника вместе с прапорщиком Ахмеровым и продолжить разведку радиоэлектронными средствами.
Покинуть грасовский гараж можно было только через проходной двор. Через полчаса старомодная «Победа», начиненная приборами электронной разведки, уже петляла в тесных подворотнях, а ещё через полчаса была на северо-западной окраине Москвы, двигаясь дальше в том же направлении. Ренат затянул свою дорожную песню про глаза любимой девушки, Большаков невольно стал вспоминать утренний разговор с Ириной. Ахмеров не мешал ему думать, потому что пел по-татарски.
Сразу после совещания Рубцова зашла к Илье в «бункер» и, как и обещала, вернула ему стихи. Но сразу не удалилась. Уставив на него лукавые карие глазищи, спросила:
— Тебя же интересует мое мнение. Почему же ты не спросишь?
— Потому что я его, в общих чертах, знаю.
— Тогда ты знаешь, что отношение к твоим стихам у меня сложное. Почему тебя не интересует, какой вариант ответа я выберу после твоего вопроса?
Большаков помедлил.
— Я так понимаю, это будет зависеть от того, как я спрошу?
Ирина кокетливо повела плечиком, что должно было означать согласие.
— Ну, хорошо, как ты их оцениваешь… с литературной точки зрения? — спросил Илья, приготавливаясь к самому худшему.
— Ах, с литературной? — хищно улыбнулась Рубцова. — С литературной эта штука будет посильнее фаустпатрона. Стихи несколько однообразны. Все написаны пятистопным или четырехстопным ямбом. Те, что четырехстопным, чуть получше. Ну а все метафоры и сравнения какие-то... техногенного характера. Вот эта, например... Начиная с самой первой строки: «Её душа — чувствительный локатор». Я уж не говорю о следующей: «Ничто вас от рентгена не спасет».
Она резко сменила тон, уловив состояние Ильи.
— Конечно, я понимаю, что тебе трудно было подобрать нужное слово для нашего с тобой опыта. Может быть, подходящих слов и нет ещё в языке... Но это понимаю я, да и то — вспоминая и частично входя в то состояние. Но если читать слова... Неужели ты не видишь, что это смешно? Эмоционально, да, но очень смешно. Почему тебе изменяет твое замечательное чувство юмора?
— Может быть, это не оно мне... — криво улыбнулся Большаков. — Может, это я ему изменяю. С каким-нибудь другим чувством.
Рубцова улыбнулась:
— Да, вижу, что оно тебе верно.
— Ну что ж... — Илья сгреб свои листочки. — Как говорят современные школьницы: «Спасибо, дяденька. Было больно, но приятно».
— Нарочно дразнишься?
— Нечаянно, шучу.
Когда за Ириной закрылась дверь, Большаков взял злополучное стихотворение, прочитал шепотом вторую строку: «Ничто вас от рентгена не спасёт…» После этого он долго трясся от беззвучного смеха, потом ещё дольше сидел, оцепеневший, уставившись перед собой. Потом встрепенулся, посмотрел на часы и отправился на доклад к майору.
Вспомнив теперь в деталях всю эту сцену, он не рассмеялся, однако, а разозлился, да так, что изо всех Сил стукнул кулаком в лобовое стекло «Победы». Сил оказалось не так уж много, да и стекло было непростым. Только кулак отбил. Тем не менее Ахмеров, покосившись на него, укоризненно сказал:
— Ирина, конечно, интересная женщина, но зачем машину ломать?
Помолчав немного, он запел другую песню — о том, как компания хороших друзей делает дальнюю дорогу короткой.
Большаков был слишком далеко, чтобы уловить разговор, происходивший в это время в кабинете у Борисова.