На месте космодрома распустил алые лепестки пламенный цветок. Еще через мгновение он ткнул тонкими черными тычинками в небо и лопнул. Все смешалось, превратившись в бесформенную массу огня и дыма. Космолет удалялся, и в итоге осталось только грязное пятно вдали.
Никто больше не смотрел наружу, только мы двое. Зажмурив до боли глаза, Джиан и Лиам вцепились в ремни безопасности, двое безымянных надували щеки, пытаясь отдышаться, Томаш откинул голову и закрыл глаза. Он был полностью расслаблен. На корабле его мучала бессонница, Томаш говорил, что мечтает выспаться до того, как умрет. Командир оторвал взгляд от маленького грязного пятнышка, занял свое место и закурил. Я продолжал смотреть. Космодром был полностью уничтожен, вместе с разрушенными постройками, похожими на неровные зубы, хлюпкими энергозаграждениями и рваным бугристым бетоном. С этого места «Венет» человечеству уже не укусить.
Мы летели низко, паря практически у самой земли. Земля… люди так и не научились называть то, что под ногами как-то по-другому. Сколько бы не находилось энтузиастов, пытавшихся привить правильные научные названия, всегда выходило одно и то же. Мы прилетали на Венеру, наша нога ступала на поверхность Венеры, но как только приходила пора сеять урожай, семена падали в землю. Под нами она была черной.
На Венере день длился два месяца, и ночь ровно столько же. Их соединяли длинные сумерки, ровно такие, как сейчас. Превращавшие все в серое, рано или поздно глушившие все звуки. Только черное становилось еще чернее. Останься мы на космодроме, рано или поздно встретили бы ночь.
С чего я решил, что грядет ночь? Наверное, по этой алой полоске на горизонте. Мне казалось, она больше походила на закат. Но с корабля, на котором мы прилетели, ее не было видно. Там ничего не было видно, кроме стальных стен безликой каюты… а с космодрома виднелись только тучи. Стоило немного подняться, и она появилась. Наверное, я предчувствовал этот закат, или просто всю свою жизнь жду только ночи. Это лучшее, что мне удается в жизни.
Под нами простиралось выжженное поле, кое-где еще курились тонкие струйки дыма сгоревшей дотла техники. «Венет» или Союзные силы? С высоты полета было не разобрать. Опознавательные знаки превратились в уголь. Бесшумно хлопнув крыльями, в воздух поднялась стая сумеречных ворон. Услышал бы я хлопки их крыльев, если бы находился ближе? Может, и нет, но мне бы удалось рассмотреть их настоящий окрас.
Два месяца ночи… и два месяца дня. Все, что жило на Венере, либо приспосабливалось, либо умирало. Человек лишь слегка подтолкнул эволюцию. А дальше шел жестокий метод проб и ошибок, который продолжался до сих пор. С растениями получилось проще. Я слышал, что те легко освоили циркадные ритмы, когда изменили их геном. А вот с животными было сложнее. Уверен, что внизу летели ненастоящие вороны, с ненастоящими глазами, ненастоящими крыльями и измененным ДНК. Они спали при свете дня и бодрствовали в долгую ночь, и гоготали они совсем не так, как земные. Но все-таки общее с дальними сородичами у них кое-что было. Голод.
Ни одна птица не опустится на рыхленную почву, если в ней не найдется ничего, чем можно было бы поживиться. Отравленная земля не могла приютить такого количества насекомых, чтобы прокормить бесчисленные стаи сумеречных ворон. Если только их не привлекло нечто иное. На вздыбленной почве валялась куча искореженного металла, уходящего за горизонт.
— Эй, тощий! — удар в бок. Ударил меня Томаш, но позвал командир. Выдернул из тягучих мыслей, в которых уже рождались строки. Не знал, удастся ли озвучить их когда-нибудь. Не знал, удастся ли мне их запомнить. Я повернул голову. — Возраст, дата и место рождения. — Комбат активировал блокнот, сверяя информацию по базе данных. Нас наконец-то решили назвать по именам.
Глава 6
— Интересно, она сдохла счастливой?
— А сам-то как думаешь?
Скелет коровы застрял в проломе полуразрушенной стены, осев пузатыми ребрами на острые стальные штыри. Сухой стерильный воздух Венеры должен был превратить животное в мумию — мертвое подобие когда-то живого существа, но на скелете совсем не осталось плоти. Мясо соскользнуло с костей, живот лопнул от брожения, разбросав кишки по обломкам, те бугрились, обнимая камни высохшими лентами. Томаш сказал, что «Венет» распыляет изопиридий: плоть отходит от костей, удивляя человека, когда тот разваливается на куски без боли. Командир не сказал ничего.
— Она хотя бы попыталась сбежать. Свобода всегда приятна, хоть и мимолётная, — его звали Марой, и выглядел он так, будто природа совсем не то имела ввиду. Маленькая голова, но огромные уши, узкие плечи, но широкая грудь, выпуклые глаза, смотрящие в разные стороны и совершенно смуглое лицо. «Гляди в небо, мы сейчас без приборов, а у тебя максимальный угол обзора», — пошутил над ним Томаш. — Посмотрите на тех. Застряли в тюрьме, и взгляд у них какой-то печальный.