Виктор наслаждался бризом, удовлетворённо прикрыв глаза. Он уже снял каску, подставив ветру вспотевшие русые волосы. Руки упёрлись кулаками в бока. Впрочем, я тоже получал удовольствие. Приятно было немного остыть после влажной, ядовитой духоты.
— Вот этим человек и отличается от машины, — процедил сквозь зубы Якоб. — Варвару не нужно думать о чувствах другого существа, он просто берет оружие и идёт убивать. А знаете, почему так получается? Потому что человек — тупой. Полет мысли, обработка тысяч терабайт с секунду — разве это про него? Нет. На это способны только машины. Спросите себя, кто в таком случае больше достоин жить?
— Эх, хорошо! — Виктор потянулся, когда нас обдало резким порывом ветра. На фоне влажной духоты он казался ледяным. — Красиво тут. Мне всегда нравилась Ингрид, хоть она и совсем обмелела после удара. Раньше она была широкой, вон оттуда и до сюда. Глаз иногда не хватало, а зелень… все здесь было в зелени. Сейчас, конечно, совсем не так. Но река отлично отражает небо — этот зеркальный блеск я ни с чем не спутаю. Особенно в сумерки. Его не взяло ни время, ни удары. Будто сплавили свинец и пустили по руслу. Якоб, чем чесать своим языком, лучше подойди сюда — посмотри, какой открывается вид.
Отделившись от нас, Якоб поравнялся с комбатом и уронил взгляд вниз — на серое на сером. Понятия не имел, что Виктору понравилось в этой унылой картине. Но говорил он так, будто знал эти места очень давно. Может быть, вырос здесь?
— Не вижу ничего особенного, — пожал плечми Якоб, — Вялая речка, одни и те же деревья… смертельная скука.
Отступив на несколько шагов назад, Виктор отстегнул от пояса оружие, вскинул руку и выстрелил Якобу в затылок. Над серыми водами пролетело резкое эхо. Увязнув в ватной влажности воздуха, оно тут же стало глуше, а через мгновение поглотило само себя. Алые кляксы вылетели вместе с пулей, попытавшись запачкать плохую картину неумелого художника. Якоб осел плавно, будто боялся удариться при падении. Пятен на картине так и не осталось.
— Кто-нибудь ещё считает, что жизнь этих железяк дороже человеческой? — спокойно спросил Виктор.
В оглохшем безмолвии я подошёл ближе. В оглохшем безмолвии опустил взгляд. Мертвые, широко распахнутые глаза Якоба уставились на струйку крови, берущую начало в ране на бледном вспотевшем лбу. Она начертила кривую линию на асфальте, поблескивая темно-красным, почти черным вместо алого. Сумерки… это сумерки превращали алый в черный. Рядом лежали треснувшие очки. Битые линзы увеличивали множество миров в неровных осколках — примерно с тысячу.
В этот момент все слилось воедино: прошлое, настоящее, будущее. Тихий ступор последних дней слетел сухой невесомой шелухой. Я кое-что осознал сейчас, иначе и быть не могло. Я будто дошел до собственных костей, прикоснувшись к ним подушечками пальцев, миновав мышцы, жилы и сосуды. Укол реальности выдернул меня из задумчивой неопределенности. Всю свою жизнь я утопал в ядовитом безразличии, безумии и ненависти. Пытался убежать от собственных демонов, и порой даже казалось, что мне это удавалось. Ещё немного, и они скроются, растают, потеряются, устав гнаться за мной. Но в итоге уставал только я. В этом бесконечном побеге мне всегда помогали наркотики, но вслед за ними приходила ещё большая толпа, еще зубастей, свирепей, и ноги у нее становились еще крепче, чтобы догнать меня. У некоторых даже появлялись крылья. Такие размашистые, что мои собственные крылья уже не справлялись — я летел, а они догоняли. Круг замыкался, и я убегал по новой, пуская по венам все больше и больше дряни. Настолько много, что я оказался здесь. Сейчас наркотиков не было. Была только эта запекшаяся черным дырка в голове большого человека, в которого так легко попасть. Удивительно, но «Венет» умудрился не промахнуться, так и не сделав ни единого выстрела. Он не промахнулся сразу в двоих.
Я посмотрел на безжизненное тело Якоба и вдруг понял, что мне абсолютно все равно. В чьей голове сейчас находится эта дырка, жив он или мертв, жив или мертв я сам. В этом мимолётным мгновении я спутал жизнь и смерть, бессмысленность и цель, растянув внутреннюю пустоту на целую бесконечность — ровно на отрезок моей прожитой жизни. И демоны, наконец, догнали меня. Ведь поэзия, музыка и голос проиграли навсегда.