— Депрессия это когда не та толчке, а под ним, — просветил я его.
— Когда-нибудь тебе все-таки придется составить список твоих расстройств, чтобы я уже не путался.
— Напомни мне, почему ты все еще со мной. Серьезно, скажи мне, Вердан, что заставляет тебя возиться с импульсивным наркоманом, которого вот-вот найдут умершим от передозировки в собственной ванной? Я даже не помню, когда в последний раз благодарил тебя за… за… не важно, ты и сам понимаешь, что за все сразу.
— Никогда.
— Что — никогда?
— Никогда не благодарил.
— Тогда этот вопрос должен интересовать тебя больше, чем меня.
— Кто-то хорошо поет, кто-то хорошо строит здания или космические корабли, кто-то бегает, а кто-то отлично подтирает другому зад. Как видишь, я из последних и так уж получилось, что плохо умею делать что-то другое. За хорошие деньги приходится подтирать очень капризные зады. Когда тебя найдут в ванной, я найду другой зад, не менее грязный, и опять буду хорошо выполнять свою работу.
— Помнишь, что я пел на прошлом празднике Хэллоуина? — Вердан вытаращился на меня, давая понять, что все же ждет ответа на вопрос, — «Когда я брежу в хмельном забытье, стоишь ты рядом — на щите…»
— Я так и не понял — чтобы ты туда забраться не смог?
— Угу. Когда такие как я добираются до щита, обычно с него уже не слезают. А ты можешь находиться там вполне спокойно, — ухмыльнулся я. — Хороший мальчик.
— Хм…
— Так вот, когда будут оглашать мое завещание и дойдут до тебя, а ты там будешь, не сомневайся, обещаю завещать своего кролика.
— У тебя нет кролика.
— А ты путаешь депрессию с социопатией.
В центре танцпола поставили круглый загон. По краям его обнимали ограничительные линии, тонкие, словно паутинка и светящиеся, словно поймали в свои сети толпу светлячков. Толпа мерцала и плясала, перескакивая с нити на нить, потом замирала на мгновение и шла строем. Через какое-то время вновь случался хаос, и светлячки разлетались по нитям кто куда.
— Ррр… Харр! Гав! — внутри загона боролись два яростных инстинкта, один живой, и другой тоже, но сотканный из металла и электроники.
Одинаковые лапы, одинаковые головы, одинаковые уши и животы — кибернетический пес имел ту же породу что и соперник, и выглядел как его близнец. Иногда он пятился назад, чтобы взять разгон для прыжка, но светлячки выбивали искры из его лап, и пес отскакивал, истошно воя. Назад — нельзя, это первое что усвоило живое животное. Яркие нити опасны, они палят шерсть и оставляют раны больнее, чем противник. Держаться рядом, но глядеть — глядеть назад и глядеть вперед, на стальную глотку. Вперед, прыжок. Кусать!
В узких душных стенах застрял неистовый лай, наполненный болью и яростью. Он смешался со смехом хищников, делающих ставки. Хищники снаружи и хищники внутри — каждый из них испытывал ненависть и каждый скалился, только вторые, в отличие от первых, не были смертельно пьяны.
Костяные челюсти сомкнулись на толстой шее из стали и проводов. Рывок вверх, и из гущи проводов вывалился сноп искр. Пес-робот взвыл. Черный доберман продолжал терзать зубами, рыча и разбрасывая слюну. Прогнувшись под живой плотью, искусственный интеллект вытянул механическую лапу, выпустил острые когти и полоснул по морде напротив. Реальность завертелась, слилась в большой клубок ярости, торчащие провода смешались с лапами и ушами. В темноте чертились красные линии, идущие из красных глаз робопса.
Зрелище немного встряхнуло пьяно-наркотическую скуку золотой молодежи. Она облепила арену плотнее, загородив мне обзор. Разорвав стальные объятья, близнецы отскочили друг от друга. Кто-то из них напоролся на заграждение узкого загона. Сверкнули светлячки, послышался вой.
— Кости, жилы, мышцы, кровь… всегда проигрывали железу, — вяло протянул я, гадая, кому же из близнецов, не рожденных из одной утробы, повезло получить рану. — Читал, что природа всегда оптимальна. В ней нет ничего случайного. Как думаешь, их можно считать результатом эволюции?
— Не знаю, — пожал слишком длинными плечами Вердан, оттого они напоминали мне лодочные весла. — Эти штуки создал человек в обход природы. Наверное, нет.
— Быть может, быть может… вот только эта сталь дерется так, будто уже победила в эволюционной гонке.
— Пропадет человек, пропадет и кибернетика. Так что говорить о том, что она — венец эволюции слишком громкое заявление. По крайней мере, на Земле и на Марсе. Если все пустить на самотек, они начнут размножаться и без нашей помощи. Нечто похожее сейчас творится на Венере.