— Посторонись!
Злата, с ненавистью вглядывающаяся в собственное отражение, проявившиеся на стеклянной витрине какой-то кондитерской, обернулась. Мимо проехала самоходная карета, чуть не сбив двух бедно одетых детей не старше десяти лет. Мальчик продемонстрировал экипажу неприличный жест, потом заметил, что на него смотрит Злата, показал ей язык и, схватив сестру за руку, бегом скрылся в соседнем проулке. Люди шли мимо, не замечая ни детей, ни Злату. Аристократы, купец с двумя дочерями, лейтенант…
Лейтенант!
— Миколас!
Она закричала раньше, чем успела придумать, что скажет, если это окажется действительно он. Офицер обернулся.
Небольшой шрам, разделивший на пополам бровь, темные волосы, перевязанные черной лентой. Это действительно был дон Оддин.
Они застыли напротив друг друга — слишком далеко и одновременно слишком близко друг к другу. Злата не выдержала первой, побежала навстречу — и споткнулась, наткнувшись на холодный взгляд. Остановилась, с ужасом отмечая, что лицо молодого мужчины украшено синяками и ссадинами. Ниса Вер шагнула вперёд, рука ее сама потянулась к щеке любовника — но он отступил на шаг назад, ускользая от ее ласки.
— Ниса Вер? Что вам угодно?
Голос его был холоднее северных ветров.
— Я… Я виновата…
Его губы скривились.
— Боюсь, не в нашей с вами компетенции говорить о таких вещах. Это привилегия суда.
Злата почувствовала непреодолимое желание броситься на шею Миколасу, разрыдаться, все рассказать. Абсолютно все — от начала и до конца. И потом долго-долго шептать "прости меня". Да, она предала, но…
Без "но". Предала — единственное, что имеет значение.
Но иначе она бы предала мать…
Выход есть всегда.
Да, у нее было целых два.
Ты просто дура.
Злата обхватила голову руками.
— Я… Ты…
Шагни навстречу. Ради отца всего живого, шагни навстречу! Или тлеющая в сердце невыносимая боль разорвет это падшее тело на куски…
— Прощайте. И прошу: не подходите ко мне больше. Вы мне незнакомы. Вы мне противны. Вы… — его голос дрогнул. — Я не желаю вас знать.
Застучали по мостовой каблуки военных сапог. Он уходил — полный боли, презрения, ненависти.
Он был прав.
Злата согнулась, поплелась домой, не разрешая себе смотреть вслед бывшему любовнику.
Внутри было пусто. Наверно, именно так и выглядит смерть — бесконечная пустота.
***
Дом встретил хозяйку настороженной тишиной. Слуг не было видно. Злата застыла на пороге, не зная, куда податься, потом направилась в гостиную. Идти на второй этаж сил не было. Она на автомате сняла шляпку, зажала в руке. Темные ленты волочились за ней по полу двумя тонкими змеями.
— Хозяйка! К вам гости!
Появившаяся словно из-под земли служанка застыла в ожидании приказа. К демонам! Всех послать к демонам! Лечь в кровать, накрыться одеялом с головой и — заснуть.
И не проснуться.
Как всегда выбрала самый лёгкий вариант.
Ты сходишь с ума, Злата.
Да, схожу.
— Проводи.
Черные змеи следом за хозяйкой вползли в гостиную. Злата отбросила шляпку в сторону дивана, шагнула к окну.
Скрипнула дверь.
— Здравствовать вашему роду. Злата нис Вер?
— Да. Что вы хотели?
Она не желала оборачиваться. Не желала быть вежливой.
К демонам вас. К демонам!
— Я по поводу бумаг вашего отца. Вот заверенная нотариусом расписка, прочтите, пожалуйста.
— Зачем?
— На вашей семье лежит значительный долг, который вы должны были выплатить до лета этого года.
— Первый раз об этом слышу.
— Вероятно, потому что этим занимался ваш отец. Но насколько я узнал, он скоропостижно умер. Неудивительно, что вам неизвестно о его долгах. Но если вы сомневаетесь в подлинности документа, мы можем проехать к вашему юристу и уточнить все интересующие вас вопросы.
Злата не хотела никуда ехать. Она хотела лечь, накрыться одеялом…
— Что вам надо?
— Чтобы вы выполнили обязательства семьи.
— У меня нет денег.
— Найдите. Обратитесь к канцлеру, продайте дом, напишите старду земель, на которых находится деревня, которой вы управляете, чтобы он ссудил вам деньги. Что угодно — но через неделю долг должен быть погашен.
— Я не успею.
Скрипнули сапоги.
— Я приду через неделю. И не один. В ваших интересах иметь на руках необходимую сумму. Копию расписки я вам оставил.
Дверь закрылась почти бесшумно. Надо запретить слугам смазывать петли. Беда не должна приходить неслышно.
Злата сжала кулак, выбросила руку вперёд, к стеклу… И испугалась боли и грохота, остановилась в последний миг. Разжала пальцы, прислонила ладонь к стеклу. Пусть там, с другой стороны, тоже появиться чья-то ладошка…
Злата резко отвернулась от окна, вышла из комнаты, поднялась на второй этаж. Толкнула дверь большой комнаты с широкими окнами, завешанными тяжёлыми портьерами. Шагнула внутрь.
Здесь ничего не поменялось. Только больше не пахнет болезнью. Пахнет смертью. Прохладный воздух, хватающий за горло невидимой лапой, на секунду заставил замереть на месте, но Злата упорно вдохнула глубже и приблизилась к кровати. Коснулась кончиками пальцев старого покрывала, словно пыталась найти невидимую руку матери…
Нет. Никого.
Девушка легла, накрылась с головой одеялом, замерла в неподвижности.
Мама, забери меня, мама. Спрячь. От бед, как от тех пауков, что казались мне в детстве страшными чудищами. Как от соседского злого мальчишки, обещавшего мне выдрать косы, если я доложу, что он мучал отцова пса. Ты ругалась с его матерью, ты прогнала шалью паука, ты рассказывала мне на ночь сказки, в которых добро всегда побеждало, а мечты героев рано или поздно сбывались.
Забери меня, мама.
В комнате царила холодная неподвижная тишина. Злата находилась в ней одна.
***
Невзор открыл глаза. Сначала показалось, что он так и остался блуждать в странных снах, где лица товарищей сменялись ликом матери, а та почему-то вытеснялась образом испуганной Либены вен Силь. Вот же ж женщина! Сама его бьёт, сама боится! Почему…
Он вспомнил слезы на ее ресницах. Затравленный взгляд. Бесконечную вязь шрамов, уродующих ее руки. Возможно, у этой женщины есть причины дрожать, когда к ней подходят слишком близко…
Невзор проморгался, присмотрелся к тьме и с удовлетворением отметил, что находится в какой-то небольшой комнате, а отнюдь не в мрачном лесу. В щелку между неплотно сдвинутыми портьерами бил пронырливый солнечный луч. День. Значит, надо встать.
Стоило сделать движение — и с губ сорвались вперемешку серземельские, тижийские и гиленские ругательства. Боль, спящая при его неподвижности, тут же впилась в тело сотнями острых зубов. Дверь открылась в ответ на его вскрик, в комнату проскользнула женщина, держащая в руках моток ниток и спицы.
— Сид Гарне! Слава Отцу всего живого! Вы очнулись!
От вида этой дамы сразу стало легче.
— Благодарю за заботу, дона Шаль. Как я тут оказался?
— Так Мир как только узнал про вас, приказал к нам везти. Сам все осмотрел, сам вас перевязал. Надавал мне указаний и уехал. У него, мол, пациенты как это… критические! Что-то такое.
— Благодарю за приют и помощь. И его, и вас. Можно открыть окно?
— Конечно!
Дона отложила рукоделие, сама отодвинула тяжёлые портьеры, открыла обе створки, пуская в комнату солнце и свежий воздух.
— Я сейчас прикажу вам бульон принести! И паштет. Наша повариха такой паштет делает, детей от него за уши не оттащишь! Вкуснее всех сладостей! Я сейчас распоряжусь!
Юркая, тонкая, несмотря на возраст, по которому она была ровесницей матери Невзора, дона Шаль в мгновение ока налила из графина воды, подала гостю стакан и легко и быстро выпорхнула из комнаты.
— Спасибо, — проговорил Невзор в пустоту, осторожно прислушиваясь к своему самочувствию.
Что ж, одна рана пустяковая, другая посерьезнее. Бывало и хуже. Правда, лучше тоже бывало. Генерал привстал, пытаясь определить степень своей неподвижности, сполз к краю кровати, поставил ноги на пол. Так, главное, чтобы удержали…