— Не можете налюбоваться на свое лицо?
Зоряна остановилась у окна прихожей, с тоской рассматривая стекающие по стеклу капли дождя. Видимо, ей не терпелось бежать проверять свои механизмы, а погода этого не позволяла. Вадим на секунду скосил глаза в ее сторону, но тут же опять перевел взгляд на свое отражение. Смахнул невидимую пылинку с рукава и удовлетворённо заключил:
— Ну должен же я хоть раз в день взглянуть на человека с хорошим вкусом?
Обиженное сопение девицы ему было хорошо слышно. Он ждал ответной колкости, но она молчала.
— Что же, вы ничего не скажете мне в ответ?
— Зачем? Вы действительно одеваетесь каждый раз так, словно идете на бал в столице, а не на завтрак в провинциальной глуши. Глупо спорить с очевидным: вы выглядите прекрасно.
К своей досаде, аристократ не заметил в словах Зоряны ни осуждения, ни желания уколоть. Она просто констатировала факт. Или всё-таки в голосе девушки проскользнула зависть?
— Правда, когда вы начинаете говорить, все очарование дорогих тканей и золотых часов не может победить льющийся из ваших уст яд.
Ага! Разозлилась всё-таки. А пыталась сыграть в беспристрастность. Говорят, рыжие очень темпераментные…
— О, вы недовольны моим поведением? Пытаетесь сыграть роль взывающей к морали матушки?
Зоряна обернулась к нему.
— Не мне читать вам нотации. Общественные правила — не моя сильная сторона. Но есть некоторые общечеловеческие понятия, с которыми даже вы должны считаться.
Вадим был способен на взгляд определить стоимость ткани ее юбки. Сплав, из которого сделаны шпильки, поблескивающие в ее волосах. Все — дешевое. Как и этот порыв псевдосправедливости. Он знал подобных "праведных" девиц. Они хитрее, чем те, что соглашаются на постель сразу. Ведь такие недотроги метят не в любовницы, а в жены, что, безусловно, выглядит гораздо худшим преступлением в глазах высокомерного родовитого холостяка. То есть в глазах единственного наследника министра вен Борз.
— Я слышала, как вы сегодня утром разговаривали со служанкой. Она убежала от вас в слезах.
Ах, да. Девочка возомнила, что незаменима, и слишком высоко задрала голову. Забыв, что от нее требуются только ноги, точнее, то, что между ними. Вадим весьма откровенно высказал, что о ней думает, и отправил восвояси. Без тех подарков и преференций, на которые рассчитывала эта неумная, хоть и весьма услужливая женщина.
— И что? Я должен вытирать сопли всем слугам в доме или только этой?
— Вы воспользовались своим положением…
— Да неужели?
Вен Борз развернулся, в три шага подошёл к Зоряне. Взгляды скрестились, словно шпаги. Но аристократ не собирался бить до крови, только слегка шлёпнуть плашмя.
— С вами что-то воспользоваться не получилось. Не будьте дурой. Я выразил интерес — она с готовностью прыгнула в мою постель. К обоюдному удовольствию. Судя по умениям, несчастная эта давно не девица и жалеть ей не о чем. Я не первый ее трофей. К тому же она получила пару дней назад достойное вознаграждение, жаловаться ей не на что. А тот, кто не знает своего места и хочет слишком многого — теряет то, что имеет. Это закон, действующий в любом разумном обществе.
Огонь в глазах доны Добре не погас. Вадим раздражённо добавил:
— Вы же сами пример того, что люди делают тот выбор, который им приятнее. Вы мне отказали. Разве я вам докучал после этого?
Зоряна не желала слушать доводы рассудка.
— Я — не служанка.
Что ж, сама напросилась. Хочешь честности — получай.
— Спите этажом ниже, да. А так не сильно отличаетесь, поверьте. И то, что вы обедаете за одним столом с хозяйкой — лишь причуда вены Силь. Вы — работник. Кто-то вроде временного секретаря. Даже не постоянного. Вы — не человек, вы — функция, услуга. До вас никому здесь нет никакого дела. Как и до этой доступной служанки.
Девушка не выдержала — моргнула, отвела взгляд. Глаза ее заблестели от слез.
— Действительно, кому какое дело до обслуги, если господам хочется повеселится? Что ж, — она сделала низкий реверанс, — простите, разговором вас развлечет кто-нибудь другой, мне надо идти служить. На благо вашей вене Силь.
Она схватила со стула плащ, который сама же туда и бросила минут пятнадцать назад, и шагнула к входной двери. Вадим перехватил ее руку.
— Вам мало вчерашней прогулки? Хотите слечь в лихорадке?
— Отпустите!
Она отвернулась, пряча лицо.
— Да что я такого сказал, чтобы вы так обильно лили слезы?
— Пустите! Вы грубый, эгоистичный, безнравственный, глупый человек!
— Ну допустим с первыми тремя характеристиками я согласен. Но почему глупый-то?
Она посмотрела на него взглядом, полным гнева и презрения.
— Отпустите. Мою. Руку.
Это была не просьба, а угрожающее шипение разозленной змеи. Вадим змей не боялся. Тем более таких слабых.
— Что же вам не понравилось в моих словах? Обиделись за правду?
Она неожиданно шагнула вперёд, почти вплотную к нему. Ее дыхание коснулось его щеки. Миг — и…
Девушка с силой наступила невысоким каблуком на его ногу. Вадим рефлекторно разжал пальцы, охнув от неожиданной боли. Зоряна, воспользовавшись моментом, выбежала на улицу, все так же держа плащ в руке.
Вен Борз немного потряс ногой и посмотрел в окно — девушка направилась к конюшне, видимо, выпрашивать лошадь. Дадут? Наверно. Либена ещё вчера распорядилась, чтобы при надобности специалиста по погоде снабжали и транспортом, и слугой. Только какое "надо" может гнать на улицу в такую погоду? Шею хочет свернуть дура? Пускай. Это ее выбор. Интересно, а крупные слезы, что текли по ее щекам, это от настоящей обиды или талантливое представление? В столице вен Борз часто подхватывал тела девушек, якобы падающих в обморок от его непристойных шуточек, выслушивал проклятия в свой адрес от их мамаш, любовался слезами неправедно обиженных изменниц, но те плакали совсем по-другому. Более громко и трагично, ведь это всего лишь представление, да и слезы выдавливались с трудом. Зоряна плакала иначе.
Мимо окна пронесся черный жеребец с всадницей в сером плаще. Вадим отвернулся и зашагал в гостиную. Он ей не нянька.
В зеркале на мгновение мелькнуло его нахмуренное лицо. Состоявшийся разговор облегчения не принес, грубость вышла слишком откровенной и вульгарной, остроты потерялись где-то на полпути к языку. Никакого удовлетворение, только стойкое ощущение потери себя. Что-то неприятное, поселившееся внутри, мешающее рационально мыслить и полноценно руководить своими действиями, по-прежнему не давало жить спокойно. Показалось, что вчера был мил — и злился, сегодня нагрубил — и все равно абсолютно все происходящее вызывало лишь раздражение и чувство внутреннего неприятия. Словно он попал в невидимую клетку, из которой выбраться невозможно, потому что невозможно нащупать замок. И пустой холодный дом с негостеприимной хозяйкой только усугубляли это впечатление.
Бред. Эти глупые мысли порождены скукой, не более. Где там Игнас ходит? На улицу сегодня не выйдешь потренироваться, но это не значит, что мальчишка может делать, что хочет. Надо бы его найти. В карты без ставок играть неинтересно, но вот в шахматы можно попробовать. Пусть развивает стратегическое мышление, если прибился к сиду Гарне. Пригодится.