Вадим пересёк анфиладу комнат, вышел в служебный коридор. Попавшиеся на пути слуги быстро с этого пути исчезали, бывшая любовница — единственная, кто застыл на месте в ожидании, что он идёт именно к ней, но Вадим прошел мимо, даже не кинув короткий взгляд в ее сторону.
На кухне стоял шум и говор. Ножи стучали по деревянным доскам, кипело что-то в кастрюле, заставляя крышку подпрыгивать, звеня, девочки-помощницы хихикали, переговариваясь о чем-то своем, женском. Высокая дородная женщина с лицом, явно указывающим на то, что все блюда она дегустировала лично, с умным видом руководила процессом приготовления обеда.
— За супом кто-нибудь следить собирается? — прикрикнула она на помощниц, и те дружно ринулись к кастрюле. Вадим поморщился. Духота, царящая в комнате, не располагала к вежливости. Он ненавидел жару.
— Я с утра не вижу своего слугу, Игнаса. Почему? Опять он бегает по вашим поручениям?
— Ох! Здравствуйте!
Кухарка всплеснула руками, испуганно склонила голову.
— Дон Брит? Да мы-то думали, он служит генералу, потому вам и не сказали. Заболел он. Вена Силь распорядилась к нему доктора вызвать, вот Филипп должен привести его с минуты на минуту.
— Заболел?
В голове заворочались мысли. Как заболел? Вчера ещё был здоров и весел. Случайность ли?
— Вчера нашли его беспамятного в саду. Теперь лежит у себя. Тихий такой, словно просто спит. И жара вроде бы нет. А не просыпается.
Так-так…
— В саду, говорите?
Кухарка кивнула.
— Садовник говорит, споткнулся он наверно обо что-нибудь и при падении головой ударился. А…
— Как приедет доктор, пришлите за мной слугу.
— Конечно. Так са…
Что говорит прислуга, Вадиму не было интересно, и он вышел из комнаты, не собираясь дальше слушать пространные объяснения словоохотливой толстушки. Внутри зудело. Надо что-то делать. Что?
Вен Борз схватил первый попавшийся на его пути подсвечник. Что ж, раз хозяйка не хочет показать ему дом, он его осмотрит сам.
***
Пыль и темнота царствовали в нежилых коридорах Малахитового дома. В старом крыле было тихо, мрачно, и слуги, судя по всему, заходили сюда нечасто. Но всё-таки заходили. Потому что, если гардины и изредка попадающиеся на пути Вадима картины были покрыты толстым слоем пыли, то вот полы явно периодически мылись. Как давно здесь стали убираться? Зачем? Не затем ли, чтобы затереть чьи-то следы?
Вен Борз неспешно вышагивал по мрачным коридорам. Складывалось ощущение (ложное, впрочем), что последними посетителями этого крыла были люди, которые делали ремонт после пожара. Слуги сюда не ходили, хозяева тоже, хотя, насколько удалось узнать Вадиму, раньше именно в этом крыле обитал Алий вен Силь большую часть своей жизни. Здесь располагалась его обширная библиотека, кабинет и комнаты с коллекцией артефактов. А входная позолоченная дверь, выглядящая не менее дорого, чем парадная, вела к клумбам, засаженным удивительными растениями со всего Континента. Но как только Алий умер (или разумнее говорить "пропал"?), случился пожар, уничтоживший и знаменитую коллекцию, и библиотеку, и старое убранство дома. В дополнение всех слуг разогнали (кроме Катерджины Крив), да так, что следы их Вадим не смог отыскать до сих пор. О чем это все говорит? О том, что кто-то хочет скрыть нечто интересное. Ведь все, что прячут от глаз — интересно.
Вен Борз обошел все коридоры, подёргал каждую дверь. Заперто. Ни одной открытой комнаты, даже на окнах — маленькие замки. Очень интересно…
На обратном пути Вадим проходил мимо "парадной" гостиной и не удержался — застыл, прислушиваясь к женским голосам.
— …найдет способ выйти. Это жестоко.
— Да, но…
Мужчина осторожно шагнул назад, ближе к дверям нужной комнаты… И тут из прихожей, словно демон из пламени, выскочила Зоряна. Уставшая, мокрая, грязная, как будто ходила не свои приборы проверять, а в луже купаться. Вадим насмешливо осмотрел ее наряд, но комментировать ничего не стал.
— …можем придумать против него…
Дона Добре посмотрела на внимательно прислушивающегося Вадима и зашипела:
— Что вы делаете?
— Любуюсь прекрасным грязевым рисунком на вашем плаще?
— Вы подслушиваете!
Мужчина округлил глаза.
— Какой кошмар! А вы так никогда не делали, да?
Девушка помрачнела.
— Да! Хотя иногда мне кажется, что стоило бы.
Последние слова она прошептала — они предназначались видимо не столько ему, сколько собственной совести. Однако.
— Вот всегда так: стоит присмотреться к человеку, ратующему за мораль, как он оказывается не праведником, а простым завистником, жаждущим познать осуждаемый им порок во всей красе.
Зоряна посмотрела на него с презрением.
— Я предполагала, что люди вашего статуса не обременены добродетелями, но, кажется, вы вовсе избавились от всех нормальных человеческих чувств, словно от ненужного багажа.
Подобное определение, как не странно, по мнению Вадима соответствовало действительности. Это его несколько озадачило.
— Так говорите, будто хорошо меня знаете.
— А думаете, не знаю? Приходилось встречаться, увы, и не раз. Разряженные, словно лиманы*, вышагиваете везде с важным видом, гордо демонстрируя дорогие ткани и золотые пуговицы. На лицах — презрение ко всем окружающим или в лучшем случае равнодушие. Зато о себе вы мнения самого высокого. Вы считаете, что все окружающие только и думают, как заручиться вашим покровительством или получить от вас денег или запрыгнуть к вам в постель. Любой человек для вас — безликая функция, не более. И даже если вы вдруг снисходите до связи с каким-нибудь подающим надежды студентом, то рассматриваете его не как друга или товарища, а как выгодное вложение, которое в будущем должно принести значительные плоды: финансовые или касающиеся власти. А любую девицу, на которую ради разнообразия или азарта упал ваш взгляд, вы априори считаете недостойной вас, но могущей развлечь ваше благородное тело на пару вечеров, за что, конечно же, она должна быть несказанно вам благодарна, а вы, так и быть, из милости, кинете ей пару побрякушек. И какая разница, что она поверила вашему "ты красивая", что она уже нарисовала себе большую и светлую любовь и записалась в ваши невесты? Что значит жизнь глупой студентки, которая пошла учится и работать по той простой причине, что жить им с матерью и сестрой больше не на что, а замуж бесприданницу все равно никто не возьмёт? Вы же лучше нее знаете, что раз она мелькает в Институте, значит, продажная, значит, можно позабавиться, нашептав дурочке глупостей на ушко, и через неделю выкинуть на улицу, потому что быстро приелась.
Голос Зоряны сорвался. Слова, которые она начинала говорить гневно, в конце слились в быстрый поток фраз, выкрикиваемых ему в лицо. Девушка, словно очнувшись, отступила назад, прикрыла губы ладонью. Как будто запрещала себе говорить дальше.
Вадим, которого всё-таки укололи ее слова, так как они в точности описывали то, что он сам часто ощущал или думал, дёрнул плечами. Не столько выказывая недоверие или сомнение, сколько пытаясь свалить груз ее обвинений.
— Не понимаю, причем здесь я. Если вас кто-то обидел, я вряд ли имею к этому отношение. Поэтому будьте добры, не тычьте мне в лицо вашим справедливым негодованием.
— Не вы, — согласилась Зоряна тихо. — Не вы. Но ваш слепок, ваше подобие — одно из тысяч. Уверена, он одевался так же красиво и так же остроумно шутил в кругу друзей. И в ответ на ее письмо отписал те же слова, что вы сказали утром горничной. И вы, так же, как и он, даже не придёте на могилу девушки, если ее позор доведет ее до беды.
— Как патетично! — Вадим поморщился. Вопреки давно привитому цинизму, сейчас он почему-то чувствовал внутреннее замешательство. И пытался от него избавиться привычными методами. — Не стоит на все смотреть так эмоционально. К тому же смею заметить, вы вполне здоровы!