— Я? Да, я жива. А моя беременная сестра повесилась на собственном поясе. Но какое это имеет значение, правда? Вы же обязательно найдете, в чем обвинить ее и чем оправдать ее соблазнителя.
Вадим не успел ответить: их голоса привлекли внимание. В холле появились Катерджина и Либена. Вен Борз встретил женщин недовольным взглядом. Ну вот, вместо того, чтобы послушать их беседу, он спорит непонятно о чем с девицей, ненавидящей аристократов.
— Дона Добре? — Катерджина слегка наклонила голову. — Вам нагреть воды?
— Да, спасибо.
Зоряна прошмыгнула к лестнице. Домоправительница направилась в сторону служебных помещений.
— Вы просили позвать вас, когда приедет доктор, — сказала Либена, когда они остались вдвоем. — Пойдемте, я вас провожу.
Вадим шагнул следом, но не спросить не мог:
— Недовольны, что я распоряжаюсь вашими слугами?
Ответ хозяйки дома его немного удивил.
— Отчего же? Наоборот. Ваше стремление позаботиться о юноше, которому покровительствует ваш друг, похвально.
Вадим промолчал, удивленный этим замечанием.
Путь вышел извилистым, но действительно привел их в комнаты слуг, располагающиеся под самой крышей. В маленькой спальне, выделенной специально для Игнаса, уже орудовал доктор. При виде хозяйки, седоусый мужчина тут же отчитался, что по внешним признакам со здоровьем у пациента все в порядке.
— Такое впечатление, что он просто спит.
Вадим и Либена, не сговариваясь, склонились над юношей.
Дон Брит открыл глаза. Воскликнул:
— Вы! Вы его убьете! — тут же прикрыл веки и, перегнувшись на бок, захрапел.
Вен Борз и вена Силь переглянулись и одновременно сделали шаг в сторону друг от друга.
— Ну… я думаю, все в порядке, — заключил оптимистично доктор.
________________________________
*Словно лиман — ="словно павлин". Лиман — южная птица с очень ярким оперением. Крупная, ростом с человека или больше. У одной особи перья имеют разный цвет: красный, синий, оранжевый, голубой, изумрудный и т. д. Имеет длинный складывающийся веером хвост, большие крылья, способные вынести не только вес самой птицы, но ещё и прикрепленный к ее спине или ногам груз, и высокий хохолок, который тоже может складываться.
Глава 16. Малахитовый дом
За окном раненым зверем ревел ветер. Вадим допил остатки вина, перевернул бокал, проверяя, действительно ли там ничего не осталось, проделал тоже самое с пустым графином и со вздохом вернулся к созерцанию толстого листа бумаги, полученного этим вечером.
"… отнёсся с вниманием…
… расследование…
Мать шлёт тебе своё благословение…"
Вадим усмехнулся. Смял короткую, залитую вином записку в руке. Длинный лист — и как насмешка пара строчек ни о чем. Шлёт… Он бы сам сейчас послал Авата, да по такому маршруту! Чтоб в груди дыханье сперло! Сукин сын! "Благословение". Если бы мать о нем вспомнила, то точно сказала бы иное. И проклятый чародей написал бы о ней совсем другими словами. Но нет, он всунул эту официальную холодную строчку ради… чего? Из жалости? Поглумиться? Вот гаденыш! Нет, гад. Большой бородатый гад отвратительной мужицкой наружности. И как мама его терпит? И не противно ей с ним…
Вадим швырнул записку в камин. Потом вспомнил, что тот не горит, полез вытаскивать ее оттуда. Нашел другое решение: бросил бумажный ком в бокал, поджёг его свечой. Пламя скользнуло по прозрачным стенкам, пытаясь выбраться наружу, но через пару минут неравной борьбы потухло, оставив на дне фужера горку золы.
В соседней комнате хлопнуло окно. Воры? Нерадивые слуги? Показалось? Что бы там ни было, жизнь подкинула вопрос, и Вад просто был обязан найти на него ответ. Иначе в чем смысл его существования? Мужчина нехотя встал, взял со стола трехрогий подсвечник, прошел в другую гостиную, ту, которой обычно не пользовались.
Зоряна воевала с ветром. Распахнула опять окно, подперла каким-то ящиком створки, перегнулась через подоконник, держа в одной руке простенькие дешёвые часы на медной цепочке, а в другой — странную кружку. Ну или что-то вроде.
— Вы в своем уме?
Девушка взвизгнула, чуть не выпала из окна, но вовремя отпрянула назад. Посмотрела на нарушителя спокойствия строгим взглядом.
— Что вы здесь делаете?
— А вы?
— Свою работу! — веснушчатый нос недовольно дернулся. Дона Добре вытянула перед собой руки с инструментами: часами и кружкоподобным чем-то там.
— Делаю замеры.
— Зачем так поздно?
Тонкие брови приподнялись в удивлении.
— Не поздно, а рано. Слуги уже встали, к вашему сведенью.
— Да? — Вадим поморщился. — Ну могут вообще не спать, мне-то какое дело.
По стеклу били крупные дождевые капли. Громко, гулко. Словно пушечные ядра в отдалении. Этот грохот не давал сосредоточиться. Боль вгрызалась в виски, словно степной кот в брыкающуюся добычу. Надо, наверно, меньше пить, а то ведь так и сдохнуть можно раньше времени. Нет, Вадим умирать рано не собирался. Он проживет долгую насыщенную жизнь, заодно портя существование всем близ находящимся идиотам.
— Ещё вопросы будут, или я могу продолжать?
Вадим посмотрел на хмурое лицо собеседницы, махнул рукой.
— Да делайте, что хотите. Я не собирался с вами снова спорить.
Зоряна отошла к окну. Молчаливая сосредоточенная. Вадим вспомнил, как она была разговорчива в первые дни по прибытию. Задорно спорила со старым крестьянином, объясняла что-то заумное вене Силь, улыбалась ему. Тогда Вадим был уверен, что улыбка эта должна была его завлечь, но…
Когда ему в последний раз вот так запросто улыбались дамы? Эта больше не улыбнется. Мать… Азарина ему тоже не улыбалась, все больше хмурилась…
Перешёл ли он черту, отделяющую колкость от хамства?
И Невзора нет. Хоть волком вой…
И голова опять болит.
И мысли — грязные рваные клочья, до сути которых ещё надо добраться.
— Вчера… возможно мое поведение было недостойно, и я сказал лишнее. Хотя понятия не имею, чего вы достойны, а чего нет. Вы говорили очень…
— Бросьте. Я провела вчера себя, как дура. Причем дура излишне болтливая.
Ее голос — ровный, сухой, нейтральный, показался ему искусственным.
— Но это не означает, что я прощен?
— А вы извинялись? — удивлённо протянула девушка. — А я и не заметила.
Вадим рассмеялся. Эта странная собеседница говорила удивительно верные вещи.
— Вы опять правы. Это было мало похоже на извинение, скорее на снисходительное "кажется, я немного не так выразился". Но что делать, я не умею просить прощения.
— И не хотите.
Ведьма она, что ли?
— И не хочу.
— Я вас извиняю.
А вот это было неожиданно.
— Хотите, чтобы я помер под завалами вашего великодушия?
Зоряна вздохнула.
— Сомневаюсь, что вы на это способны.
Вадим прищурился.
— А вам этого хотелось бы?
— Нет!
Испуганный вскрик казался искренним. Но был ли?
— Нет! Никто не должен умирать так рано. — Она замотала головой. — Живите себе дальше! У вас наверно груды не ношеных шелковых рубашек и погреба, забитые до верху прекрасным вином. Вам есть чем заняться.
— Вы грубы не меньше меня, — заметил вен Борз с двойственным чувством: то ли восхищаться этой проницательной лаборанткой, то ли обижаться на ее скудоумие. Удивительное сочетание.
— Вы правы. Но я просто пытаюсь соответствовать тону, заданному вами.
— Я всего лишь был искренним. Не знал, что это наказуемо.
Теперь нахмурилась дона Добре.
— Не обязательно быть грубым для того, чтобы быть честным с собеседником.
— Тогда разговаривать было бы скучно.
Девушка посмотрела на него с осуждением.
— А сейчас вам весело?
Простой вопрос поставил Вадима в тупик. Сейчас ему… Ему было интересно. Странное ощущение. Обычно люди особого любопытства у него не вызывали. Часто одного взгляда достаточно, чтобы все узнать о человеке. Так же как одного стука — чтобы определить, из чего сделан стол: из настоящего ирденского дерева или подделки? Вишта? Дуба? Невзор был единственным, кто не укладывался в эту систему.