Это что-то запредельное, едва проводит губами, легко накрывает, — а у меня сердце прошибает насквозь.
Сама не замечаю, как застонав, обхватываю ногами его бедра. Переплетаю их, поддаюсь всем естеством Владу навстречу.
— Девочка моя, — лихорадочно светятся его глаза прямо над моими.
Рука мягко гладит по щеке, задевая разметавшиеся волосы, а разряды тока уже пронзают меня насквозь. Бедра сами дергаются к его огромному налитому члену, который уже придавливает своей каменной мощностью мои лепестки, чуть раздвинув их.
— Если ты не хочешь, я тебя не трону.
И снова эти нежные, невесомые прикосновения. К лицу, по векам, по волосам.
Он бесконечно, безумно возбужден, и это видно не только по вздыбленному органу.
Это сквозит во всем, — в его одурманенных глазах, в хриплом голосе, в том, как напряжены его стальные мышцы и в капельке пота на его виске. В том, как дергается его кадык, — с силой, судорожно, надрывно.
И все же, кроме страсти в его глазах мерцает что-то еще…
То, что мне страшно даже высказать словами.
Чтобы не обмануться.
Чтобы после горечь разочарования, как серная кислота, не разъела мне самую душу.
— Я остановлюсь, Даша. В любой момент. Если ты хочешь.
— Нет, — выдыхаю слишком поспешно, обхватывая его огромные плечи руками. — Нет, Влад. Не останавливайся…
— Но это твой последний шанс, — он будто меня и не слышит.
Только его сердце бьется прямо в мою грудь, его удары я ощущаю в себе, внутри, под кожей.
— Обратной дороги уже не будет, Дааааша. Или я останавливаюсь и ухожу, или ты моя. Навсегда моя. Насовсем. Полностью.
Мне становится немного жутко от того, как полыхают глаза этого мужчины.
Голодом, звериной, ненормальной, нечеловеческой жадностью, — но в ней сейчас намного больше, чем просто страсть и сексуальное желание.
Он будто требует от меня, чтобы я душу ему продала. Нет, отдала. Так просто. На ладони.
Его? Навсегда? Полностью?
Знать бы еще, что это значит.
Что он имеет в виду? Что вообще означает быть женщиной Влада Севера?
У него же все не так, как я бы даже могла себе представить.
Не удивлюсь, если это означает раздвигать ноги по первому его желанию и пожизненно молчать. Оставаться запертой в его доме.
Это может означать все, что угодно.
Но…
— Твоя, — вырывается с моих губ.
Это не разум, это сердце за меня ответило.
Оно уже сошло с ума и теперь парит на облаках безумного счастья от того, что его безраздельный хозяин захотел его присвоить себе до конца моих дней.
— Влад…
Пытаюсь остановить, но мой тихий голос тонет в его рычании.
Вся нежность Севера улетучивается в один миг.
Как будто он держал на привязи голодного волка своей страсти.
И, стоило мне только дать ответ, как этот зверь сорвался, набрасываясь на меня со всем своим нечеловеческим голодом.
И, похоже, его уже не удержать…
Его руки, губы, все прикосновения — совсем не нежные. Нет, они от нежности очень далеки.
Влад будто метит меня, словно оставляет свое клеймо на моем теле везде, где прикасается.
Сжимает берда, глухо рыча, обхватывает ягодицы, дергая так, что мои бедра сами распахиваются, а нежные складочки уже прижимаются к его жилистому, огромному, разгоряченному и жадно подрагивающему члену.
Он просто вжимается в них, одновременно сминая мой рот жадным горящим поцелуем.
Глотает мой громкий вздох, набрасывается, придавливая, размазывая, впечатывая в себя дрожащие губы.
Толкает языком внутрь, ударяет им так, что звезды перед глазами. И я снова глухо стону, впиваясь ногтями в его мощные огромные плечи, но мой стон уже не вырывается наружу, он гаснет где-то прямо в горле, куда его заталкивает его жадный властный язык.
— Моя, — хрипло выдыхает Север, перестав на миг терзать мой рот, давая мне короткую передышку, — ровно на то, чтобы смогла сделать судорожный вдох.
— Теперь уже навсегда, всегда моя, Даша, — сжимаю в кулаке простыню, горю под его лихорадочным, жадным взглядом, от которого по всему телу, как и всегда, рассыпаются маленькие взрывы и всю бросает просто в адский жар.
Будто огонь у меня пламенеет, прямо под кожей.
Губы дрожат, пальцы простреливает чем-то лихорадочным, безумным.
Я все в огне, и остается только сгорать и плавиться с ним вместе.
Уже не способна сдерживаться, стону в голос, когда его пальцы обхватывают мои соски, — жадно, по-собственнически, с нажимом. Перекатывает их пальцами, сжимая все сильнее, а я только дергаюсь вперед, изнемогая от потребности ощутить его сильнее, глубоко в себе.