Он стоит передо мной, сложив на груди руки с усмешкой, уверенный, что я лгу.
— Я не зна-а-а-аю...
— Да кончай ее, и дело с концом, — равнодушно предлагает лысый, находясь где-то позади меня. Оборачиваюсь, и тут же получаю болезненный пинок. Руки соскальзывают, и я плашмя падаю на живот, сильно ударяясь подбородком и тут же чувствую металлический привкус крови во рту.
Их жадные потные руки ощупывают меня, почти обнаженную и бежать мне некуда. Бросаю быстрые взгляды по сторонам, но тут же слышу смешок. Поднимаю затравленный взгляд и с ужасом наблюдаю, как красавчик с хищным видом вытягивает ремень из брюк, поигрывая тяжелой бляхой.
— Не надо... — умоляюще шепчу, сбиваясь в истерику и пытаясь отползти куда-нибудь, умом понимая, что некуда. Мне от них не сбежать... — Объясните, я не понимаю, что вы хотите...
Ублюдки смеются, а этот неотрывно смотрит на меня и неотвратимо надвигается все ближе.
Взмах и кончик ремня рассекает губы. Прикрываюсь руками, крича от пронзившей боли, в отчаянии пытаюсь закрыть лицо и голову, и все, что сейчас чувствую — только леденящий душу страх и адскую боль, пока длинный раз за разом опускает ремень мне на плечи и грудь. Кожа на месте ударов бляхи вздувается волдырями, вскрываясь и кровоточа алыми каплями, жжет и выжигает что-то во мне самой. Я пищу, уже даже не крича и в какой-то момент перестаю что-либо чувствовать, потому что боль доходит уже до такого пика, когда нервные окончания просто перестают на неё реагировать. И вот теперь мне кажется, что все это только сон. Нет боли, нет этих людей, нет металлической бляхи, рассекающей кожу на страшные кровавые полосы... И все, чего мне отчаянно хочется — это спать.
— Сейчас бы еще натянуть, пока не в отключке.
Кто-то поднимает меня и куда-то тащит, словно безвольную куклу.
— Да уже походу как раз.
Переворачивают, щупают, мнут.
— Эй... ты переборщил, кажись...
Голоса доносятся сквозь вату, но сознание отказывается присутствовать на этой экзекуции и попросту вырубается.
Просыпаюсь в темной комнате от сильного холода, что проникает в каждую клеточку тела. Лицо, как, впрочем, и все тело болит так, будто его рвали дикие звери. Пытаюсь открыть глаза, но острая боль пронзает сомкнутые, будто клеем приклеены веки. Жажда нещадно мучает, и все что мне хочется, это пить. Хриплю, пытаясь просить воды, но опухшие и покрытые корочкой губы еле шевелятся. Одним сухим языком что-то бормочу, и в конце концов вновь вырубаюсь.
Второе пробуждение еще хуже, потому что кто-то обливает меня ледяной водой, отчего я пытаюсь вскочить, но тело отзывается дикой болью, и я продолжаю лежать, слегка вздрагивая и трясясь. Хлопки по щекам, и из опухших глаз сами собой катятся слезы. Я плохо соображаю, что происходит, и могу только мычать, чувствуя тупую, ноющую боль в теле. Меня вновь оставляют в покое и даже кажется чем-то накрывают.
В третий раз просыпаюсь уже с какими-то воспоминаниями и осознанием. Открываю один глаз, потому что второй попросту не разлипается. И тут же болезненно, до слез и рези, в глаз ударяет электрический свет.
Больно...
— Очнулась?
Кто-то тяжело шагает, наклоняется и я с ужасом узнаю в нем своего мучителя. Лысый...
Он с усмешкой треплет меня по голове, как собаку.
Молча сглатываю ком в горле. В голове кадр за кадром проносятся события той ночи, и я до сих пор ничего не понимаю, но до обморока боюсь повторения.
— Да харе уже дрыхнуть! — лысый срывает с меня спасительное одеяло и сразу становится холодно. Инстинктивно дергаю краешек на себя и тут же получаю шлепок по голому бедру. Кожу обжигает, словно ударили раскалённым железом.
— Слышь, курва, если щас не вскочишь, я тебя прямо тут оприходую!
Кряхтя и охая, кое как поднимаюсь под дружный мужской хохот. Ноги не держат, голова кружится со скоростью карусели и трясет так, будто я вот-вот взлечу.
— Да давай уже, посмотри сюда! — он подскакивает и крепко хватает за лицо, сжимая щеки своими стальными пальцами. — На меня смотри, ты у меня сейчас резиновой Зиной поработаешь! На колени!
Осоловело таращусь в мутное лицо, не соображая, что он от меня хочет и тогда кто-то бьет под коленки, чтобы я упала. Лысый наматывает волосы на кулак, и я вновь что-то пищу, от боли даже не в силах сказать ни слова.
— Я после тебя, — ржет один из них.
— А я пас, только если задом, а то рожа у нее синяя как у алкашки...
В горле застревает крик, когда лысый надавливает кулачищем на затылок, заставляя подчиниться. Мечусь в его руках, словно кукла на веревочке, сдирая колени в кровь до мяса. Глухой стон разносится по комнате и снова слышу смех моих мучителей.