Тогда, работая по контракту механиком на планетолете, Лева принял это искусство всей душой и сердцем, и для него в том не было ничего удивительного: а чем занять себя после изнурительных вахт на межпланетнике, когда книговизор предполагал хоть какую-то работу мысли, а думать ни о чем не хотелось? Боевики, с извечным набором одних и тех же героев и сюжетных ходов и отличающиеся друг от друга лишь названиями, осточертели до такой степени, что он швырял в голопроектор что под руку подвернется, а тут случайно увидел, как сосед смотрит м-кассету с танцующей парой, и просто остолбенел. Это было ново. Смело. Неожиданно. Но главное — красиво необычайно. До того красиво, что Лева совсем потерял голову, влюбившись без памяти в это зрелище, и продал свою душу, со всеми ее потрохами, этому волшебному искусству. А оно, в свою очередь, отплатило взаимностью, затронув в этой самой душе какие-то свои потаенные струны, разбудив в нем такие эмоции и чувства, о которых Лева и не подозревал. Его зачаровало, заворожило и пленило навсегда. Очевидно, мало иметь душу, надо, чтобы она еще и жила, и дышала.
А потом он попался с контрабандой, и все полетело коту под хвост. И зачем он только с ней связался?! На жизнь ведь хватало, на индивидуальный голопроектор почти накопил. А как мечтал в отпуск слетать на Землю, чтобы воочию, «вживую», полюбоваться на выступление профессиональных пар! Ведь в голопроекции, пусть и очень реалистичной, многого не ощущается, та же атмосфера и обстановка, к примеру, или исходящая от пар мощная энергетика, сводящая с ума и подчиняющая себе своей неистовой силой! Да и сам хотел кое-чему научиться, а в результате — Итшийские болота, трудлагерь и срок (три местных годочка с конфискацией), отбыв который заработал пожизненную дисквалификацию. Одинокий (вырос в сиротском приюте), никому не нужный, без работы (кому нужен бывший каторжник?), он стал тем, кем стал. Одно утешало: пока они там, на Итшае, осушали эти чертовы болота, мода на танцы только-только подкатила сюда, в Аргун-сити, где он потом и стал жить, сполна рассчитавшись за свою глупость, жадность и невезение. Совершенно чуждое, вроде, его жизни искусство, а вот, поди ж ты, прикипело к нему намертво, оно просто не дало ему сойти с ума, и помогло, и спасло. Особенно там, в трудлагере, когда, замерев в оцепенении, смотрел через старенький голопроектор вместе с остальными поощренными танцпрограмму четырех-, а то и пятимесячной давности, переживая внутри все перипетии и нюансы танца. Именно внутри, ибо внешне Лева всегда оставался человеком замкнутым и нелюдимым, даже угрюмым. Внутри же у него царила гамма чувств и эмоций, которым вполне мог позавидовать и экспансивный, увлекающийся человек.
Перепрыгнув узкую канаву для сточных вод, Лева свернул за угол и чуть было не столкнулся с Захом, местным аборигеном, похожим на гигантского кузнечика с мощными длинными ногами, узким туловищем и уродливой головой богомола. Тот, вылупив фасетчатые глаза, нес огромную коробку в четырех суставчатых конечностях.
— Привет, осторожней, посторонись, как дела, и тебе того же, — выдав на ходу скороговоркой этот дежурный набор фраз, Зах запрыгал дальше, смешно выворачивая зад. Куда это он? Уж не на Свалку ли? Лева проводил его заинтересованным взглядом, профессионально прикидывая, что такого полезного может быть в коробке подобного размера. Но абориген спешил, к сожалению, не на свалку, он свернул к мисс Улби, соседке Левы, склочной и вечно чем-то недовольной старухе. Интерес тут же угас. Понятно: Зах являлся местным почтальоном, брал, как, обычно, работу на дом. Еще бы, с такими-то ногами обратно порожняком куда угодно допрыгаешь в два счета. Хоть на край света.
Несколько разочарованный, Лева двинулся дальше, сняв шляпу и завертев ее в руках. Дурная привычка. Руки постоянно должны быть чем-то заняты, в пустых ладонях ощущался какой-то зуд, и тогда он брал, что под руку подвернется. Так называемый итшийский синдром, кожная болезнь, штука не заразная, но и приятного мало. Марк, в клубе которого Лева считался завсегдатаем, вызнав эту его особенность, но не зная о причинах, ухмыляясь, прятал от него всякую мелочевку, начиная с ложек-вилок и заканчивая тарелками-солонками. Разок не углядев (это когда Лева выронил вазочку с крекетами и все, естественно, просыпал), в сердцах посоветовал купить четки, идеально, по его мнению, успокаивающие нервы. За крекеты тогда пришлось расплачиваться. Хорошо, деньги были, потому как часом ранее он продал тому же Марку разделочный нож из тигийской стали — вещь в хозяйстве нужную — пусть и с треснувшей ручкой, но острый, как бритва.