– Что происходит, Олег? – спросила напуганная звуками стрельбы Ирина, когда я позвонил ей. С утра наказал, чтобы они с детьми никуда не выходили из дома. Вообще, странную вещь я заметил – связь в Москве работала на протяжении всего периода боевых действий. В других регионах, конечно, дела обстояли хуже (там обезумевшие от свободы люди подрывали вышки).
– Война началась, – лаконично ответил я.
– Какая война? О чем ты?
– Ирина, сейчас по всей Москве развернулись полноценные уличные бои. Сидите дома, к двери даже не подходи! Я приду, как только смогу…
– Где ты?! Как?!.
– Я в штабе, в безопасности. Мы планируем взять власть в свои руки. Не волнуйся за меня! – успокоил я жену, а сам за нее с мальчишками очень волновался – ведь никто не мог дать гарантию, что не ворвутся в квартиру и не растерзают мою семью (но Бог миловал!).
Мы сидели в штабе партии неподалеку от Площади Трех вокзалов вместе с Ярославом и еще несколькими деятелями – Сашей Николаевым, Никитой Бровкиным, Юрой Липиным и отставным полковником воздушно-десантных войск Николаем Алексеевичем Плетковым. Они склонялись над картой, планируя удары наших группировок, пока я в углу звонил жене. Штаб охранялся несколькими бойцами с автоматами.
Буквально за несколько часов 10 августа была разрушена вся система управления государством. Люди получили свободу действий и сразу начали мародерствовать, грабить, убивать…
Трупы лежали и гнили прямо на улицах, в столице воцарилась антисанитария.
Домой я смог вырваться только через два дня. Все это время мы корректировали действия группировок из штаба.
– Олег! – со слезами на глазах бросилась ко мне Ира. Обнял ее, потом детей.
Я выложил на кухне продукты, которые удалось добыть (украсть). Ириша все рассказывала скороговоркой, как они с детьми напуганы, что повсюду слышны крики и выстрелы.
– А если хозяин квартиры заявится? И скажет нам освободить ее? Куда мы пойдем? Что нам тогда делать?
– Никто сюда не заявится, – глядя в роскошные голубые глаза, заверил я супругу.
– Откуда ты знаешь?
– Если бы хотел, то заявился сразу, как только бойня началась, – старался успокоить ее. – Может его уже и в живых нет.
Немного пообщавшись с семьей, я снова направился в штаб. Ирина плакала, дети тоже. Но я бежал вершить историю. Семью видел каждые два дня, когда, рискуя жизнью, привозил домой продукты питания и питьевую воду. Вскоре канализационные коммуникации были нарушены и во Фрязино. Расход воды у Ирины с детьми стал больше (ведь теперь приходилось питьевой водой и руки мыть, и обмываться раз в неделю). Я старался привозить еще больше бутылей домой.
Картины с разбросанными трупами, разбитыми витринами магазинов, обгоревшими и разрушенными стенами домов, каркасами сожженных машин пугали лишь поначалу, потом я к этому привык. Революционная романтика очень быстро выветрилась из головы. Только в книжках война описывается, как священное действо, в жизни совсем все иначе: война всегда есть грязь, смрад и тьма, полная и беспросветная, ничего в ней нет священного и романтичного! Тут взрывом накрыло женщин и детей, там молодого солдата распяли, а вот бойцу снайпер выстрелил в пах, и тот от невыносимой боли опорожнился… Что тут священного, мать вашу?!
Иностранцы старались как можно скорее покинуть страну всеми доступными средствами, коих оставалось очень немного. В былые времена ввели бы военную интервенцию, но у Европы и Америки, как вы уже поняли, хватало по горло своих проблем.
Многие бывшие полицейские вскоре перешли на нашу сторону. Ряды специальных подразделений внутренних войск быстро поредели после активных уличных боев. Остатки же специальных подразделений, пытавшихся выполнять приказы Откидача, были «раздавлены» народной массой. Старое правительство хотело ввести военных для подавления беспорядков, но большинство из них отказались выполнять приказы. Люди в погонах быстро припомнили генералам, как сами с семьями жрали перловку в то время, как они, представители высшей ступени армейской иерархии, парное мяско смаковали, запивая французскими винами. Припомнили сурово: в одной из частей города Владимира залетного генерала расстреляли прямо на плацу. Вся злость, что копилась внутри простых людей долгие годы, выплеснулась наружу. А вместе с ней проявилась и небывалая жестокость.