Дорой, глубокоуважаемый Олег Николаевич, Вы моя последняя надежда на установление справедливости. Если Вы не поможете добиться пересмотра моего дела, то знайте, что скоро будет казнен невиновный гражданин своей Родины! Умоляю Вас не отказать в помощи бывшему коллеге и доброму знакомому!
С величайшим уважением,
Мамонов Владимир Алексеевич»
Мамонов… директор по продажам… противное, заплывшее жиром, лицо сразу возникло в памяти. Посмотрел адрес на конверте – узник томился в Солнцевском изоляторе. Возникло непреодолимое желание увидеть бывшего начальника и узреть изменения, несомненно произошедшие с ним после нашей последней встречи.
По пути, сидя в машине, я вспоминал о том дне, когда эта сволочь решила сократить меня, обрекая тем самым на мучения всю мою семью. Вспомнил и то, как мы жили впроголодь, как не было денег, чтобы купить сынишке теплый костюмчик на холодную погоду, а жене новые кроссовки – она была вынуждена ходить в старых, местами рваных и постоянно промокающих. Внутри меня закипали ярость и ненависть.
Начальник СИЗО – майор МГБ – по личной просьбе Николаева (я позвонил ему перед тем, как ехать, и попросил дать указание своему подчиненному организовать встречу с Мамоновым) провожал меня до камеры бывшего директора. Казалось, что длинные запутанные коридоры не кончатся никогда. Но вот, наконец, мы подошли к камере. Серая обшарпанная дверь, каких сотни других в этом заведении.
"Каждый получает по заслугам", – пронеслось в голове.
– Заключенный 22645, встать! – скомандовал начальник изолятора в смотровое окошко. – Лицом к стене, руки за спину! – посмотрел, убедился, что его приказ выполнен, только после этого начал открывать замки.
Камера-одиночка. Человек стоял ко мне спиной.
– Оставьте нас, – попросил я майора.
– Буду за дверью, – ответил тот и вышел, прикрыв за собой тяжелую стальную дверь.
– Можешь повернуться, директор, – сообщил я заключенному и присел на край койки.
Он сильно постарел и осунулся. "Ежик" на голове стал почти полностью седым. Взгляд был потухшим.
"Каждый получает по заслугам", – вновь возникла та же мысль.
Бывший начальник не сразу меня узнал. Присмотрелся ко мне, прищурившись, а потом его глаза расширились, в них заиграл огонек. Появилось подобие улыбки.
– Олег Николаевич… вы все-таки вспомнили о бывшем коллеге… – в глазах встали слезы.
Я сразу заметил, что он употребил выражение "коллега". Не "начальник", не "директор", а именно "коллега". Уравнивает наше бывшее положение.
– Вы поможете мне, Олег Николаевич? – с надеждой в голосе спросил Мамонов.
Выглядел он жалко. Вот только жалости к нему я не испытывал. Единственное чувство, которое он у меня вызывал, – отвращение. В голове все крутились воспоминания о наших с Ириной скандалах из-за нехватки денег, об их с Кириллом отъезде из съемной квартиры к родителям и еще о старых рваных кроссовках жены. Я злопамятный? Возможно. Но разве можно быть другим по отношению к обидчику самого для тебя святого – твоей семьи?!
– Конечно, помогу! – с сарказмом ответил я, а потом мрачно добавил: – Помогу сдохнуть. Позабочусь, чтобы для тебя виселицу покрепче соорудили.
В его глазах появилось смятение.
– Что?.. Но… Как?.. Почему?!
– Подумай, директор.
– Я же взял вас тогда на работу… Вы деньги получали хорошие…
– А потом уволил.
– Кризис был, всех сокращали.
Я некоторое время просто молча смотрел на него в упор. Под этим тяжелым, полным ненависти взглядом Мамонов сжался.
– Ты, паскуда, хоть знаешь, сколько моей семье и мне лично пришлось пережить после того, как ты меня выкинул с работы?
– Я же не думал об этом… – промямлил он.
– А о чем ты думал? Как ту грудастую дуру в постель затащить?
Бывший директор лишь потупил в пол глаза.
– Если ты не хотел мне помочь, то зачем пришел? – наконец, спросил он совершенно иным тоном.
– Хотел в глаза тебе посмотреть. Хотел увидеть, как теперь ты мучаешься. Хотел убедиться, что ты сполна платишь за все дерьмо, которое натворил раньше.
У него заходили желваки от злости, но в ответ ничего не сказал.