– Знаешь, вот не поверил я, что ты изменился за прошедшие годы, перевоспитался. А теперь увидел тебя и убедился в своих домыслах. Вообще-то я хотел у тебя спросить: на чьей стороне ты воевал большую часть времени? В твоем личном деле написано, что ты примкнул к нам в самом конце войны. Я и подумал: а где же ты был раньше? Молчишь? – тот только сопел, глядя в пол.– Сдается мне, что дело было так: ты, как порядочный капиталист, воевал на стороне старой власти, убивал наших бойцов, но когда вас стали в полную меру давить, ты понял, что все кончено, что народ под руководством нашей партии победит в этой войне. Тогда-то ты и перебежал в наш лагерь, подмазался к нам… присосался, как паразит. И затих… на время… пока новая волна путча не поднимется против действующей власти. Ведь ты как был гадом, так им и остался. Но теперь, наконец, как следует взялись за тебя и тебе подобных. Я рад, что наши органы госбезопасности очистят тело народа от всякой мрази, вроде тебя, сделают общество более здоровым и сплоченным.
Директор покрылся испариной.
– Ладно, – я ехидно улыбнулся, поднялся с койки, – отдыхай.
Стукнул кулаком в дверь, чтобы ее открыли.
– И еще, – повернулся к Мамонову. – Перед смертью ты бы покаялся перед Богом в своих грехах. Тебе на душе легче будет, когда на шее начнет затягиваться петля.
Дверь открылась.
– Да откуда тебе знать?! – не выдержал заключенный. – В тебе же нет Бога! Ты же душу дьяволу продал! Так откуда ты можешь знать, когда на душе легче становится?!
Я бросил на него последний взгляд и молча вышел в коридор. Вслед мне посыпались проклятия.
– Заткнись, мразь! – рявкнул майор, вытащил из-за пояса дубинку и буквально влетел в камеру. Послышались удары и крики. Пять ударов – именно столько нанес ему начальник тюрьмы, я сосчитал. Потом майор вышел спокойным шагом и запер последнее пристанище смертника.
– Вы не обращайте внимания на этого придурка, – медовым голосом посоветовал мне он, проводя по коридору. – «Висельники» чувствуют скорый конец, вот и пытаются напоследок жизнь обгадить живым. Не обращайте внимания…
Я промолчал, а про себя подумал: «Поди, и прав Мамонов: может, в самом деле, моя душа в руках у дьявола. Как же давно я не испытывал чувства любви хоть к кому-нибудь…»
18 ноября в зону особого режима отправился первый товарный состав с коренными народами северных и восточных районов страны. Для меня они были просто безликой массой, именами на листе бумаги, не более того.
На новом месте жительства им предстояло максимально быстро обживаться и строить себе бараки. Логика тут простая: чем быстрее они бы это сделали, тем меньше соплеменников умерло бы от холода. На севере уже крепчали морозы. Только инструментов для строительства было выделено слишком мало.
Этим людям было запрещено официально создавать школы и учиться, читать книги, писать письма. Они были лишены лекарств. Что ж! Суровое время требует суровых методов решения проблемы! Так мне казалось…
До Нового года абсолютно все представители неславянских национальностей, включая большую часть евреев, были этапированы в зону особого режима.
Глава 5
15 января Светлогоров произнес речь перед высшим эшелоном власти о стремлении татар напасть на нас. «Слабого пинают, мы должны показать, что сильны и пнуть нас не получится!», «Лучшая оборона – нападение», «Мы должны нанести упреждающий удар» – вот ключевые фразы этой речи. Как всегда, речь была проникновенной и затуманивающей разум.
В ночь с 20 на 21 января к границам Татарской Республики, по всему периметру, были стянуты новейшие средства радио-электронной борьбы. Все сигналы, передаваемые во внешний мир, глушились. Кабели были перебиты. Татарстан оказался как бы под куполом. Жители не могли передать сигнал о помощи хоть кому-нибудь. Ранним утром 21 января начался обстрел стратегически важных объектов ракетами класса земля-земля. А уже после этого в маленькое государство вошли наши новые танки и, следом, пехота.
В ходе этой военной кампании были организованы Военизированные Подразделения Министерства по делам национальностей (ВП МДН). Они продвигались вслед за основными войсками, устанавливали временную военную комендатуру на занятых (завоеванных! – будем называть вещи своими именами) нами землях. Они охраняли и организовывали быт (а вернее его отсутствие) взятых в плен солдат вражеской армии, а также мирных жителей, оставшихся на теперь уже нашей земле.
Территория Татарстана была полностью оккупирована нами 2 февраля. Землю мы завоевали, но война не окончилась, а перешла в партизанскую. Наши войска продолжали уничтожаться целыми взводами! Светлогоров был в бешенстве. Издал указ "О репрессивных мерах подавления партизанского движения на территории Татарстана": за нападение диверсантов на наши войска военизированным подразделениям МДН надлежало уничтожить в тридцать раз большее число мирных жителей. Вот так! Убили партизаны трех солдат, а мы в ответ – девяносто мирных татар. Я ничего не почувствовал, когда ставил свою визу на указе. Я даже не задумывался о том, кто в первую очередь попадет под репрессии. Просто хотел остановить тех мерзавцев, что убивали наших солдат, оставляя родителей без смысла жизни, жен вдовами, а детей без отцов. Указ, надо отдать должное, произвел определенный эффект на партизанское движение: вражеских отрядов стало меньше, но оставшиеся бойцы натурально озверели – если уж они нападали, то убивали наших солдат очень жестоко.