И все же до полного спокойствия в южном регионе было еще далеко: проклятые партизаны продолжали свои набеги, похищения. В августе, если мне не изменяет память, произошел из ряда вон выходящий случай: молодой лейтенант решил устроить своей не менее молодой жене экскурсию на Чегемских водопадах. Сели они в машину и поехали… только до водопадов так и не добрались. Спустя двое суток их трупы были обнаружены в самом центре близлежащего города, на территории бывшего рынка (ныне заброшенного).
В ответ на это военный комендант города приказал выбрать и привезти из концлагеря временного содержания пятьдесят самых уважаемых жителей этой бывшей республики. Приказ выполнили незамедлительно. Далее на том же рынке, на самой большой площади, установили крюки для подвешивания туш (перенесли, судя по всему, из мясного павильона). Все пятьдесят старцев были казнены путем насаживания нижней челюстью на крючья. Умирали мучительно и долго… А потом поставили плакат с надписью «Каждый следующий русский = всем содержащимся в 1 концлагере (не менее 150 ваших особей будет ликвидировано)!». Сделали снимки этого плаката на фоне трупов несчастных старейшин, облепленных мухами, напечатали в нескольких сотнях экземпляров и развесили по всему городу и лесным опушкам. То ли это возымело эффект, то ли наши контрдиверсионные отряды как следует проработали местность, но факт в том, что больше в том районе не пропал ни один солдат или офицер, вообще ни один русский человек.
Когда землю стали застилать ковры из листьев, ярких, золотистых оттенков, на нефтеперерабатывающие заводы, построенные еще нашими дедами в советскую эпоху, начали прибывать русские специалисты.
В конце октября я вновь взял неделю отпуска, подгадал, чтобы у Кирилла с Сережей были осенние каникулы. Мы вновь всей семьей поехали в наше поместье. Только отпуск не удался: в субботу мы приехали на дачу, а в понедельник рано утром меня срочно вызвал Светлогоров. Пришлось оставить Ирину с детьми и ехать в Кремль.
– Олег, – обратился ко мне Ярослав. Мы были одни в его кабинете. – Ты должен создать фильм про геноцид русских в Таджикистане. Такой же, какой ты снял про азеров.
– Документальный?
– Документальный.
– Но как я про таджиков такое сниму? У меня и материалов-то нет.
– А про азеров был материал? – ответил вопросом на вопрос он.
– Нет, но там проще было…
– Чем?
– В фильме про азербайджанцев я использовал съемки пыток русских людей чеченами… Чеченцы, армяне, азеры – все они на одно лицо для нас, русских. Но таджики – другое дело, они внешне явно отличаются от кавказцев.
Светлогоров задумался. Я молчал.
– А ты придумай что-нибудь…
Я задумался, и мне пришла идея.
– У нас есть много русских мразей – убийц и насильников своих сограждан, ожидающих приведения в исполнение смертных приговоров. На Огненном сидит еще сколько-то таджиков. Их бы только в божеский вид привести – откормить, помыть…. И останется снять, как таджики мучают русских…
– Вот видишь! И ничего сложного тут нет! Я дам соответствующие распоряжения министру госбеза. А ты готовь помещение для съемок. Квартиру, я думаю, – он помолчал, что-то обдумывая, а потом добавил: – В этом фильме выжившие участники событий будут давать интервью. Я должен быть в числе этих участников.
– Хорошо.
Спустя месяц, все было готово к съемкам очередного "шедевра". Конечно, не "Война и мир" Бондарчука, но все же.
Когда брали интервью у Светлогорова, я лично присутствовал в кабинете и следил за съемками.
– Знаете, – продолжил Ярослав после душещипательной истории про мальчишку, потерявшего родителей в Душанбе, – я очень долго жил мечтами о справедливости, мечтами о том, что каждый преступник получит по заслугам. Но видел обратное: сперва они безнаказанно продолжали убивать русских, пока те не покинули их страну, а потом стали сами приезжать в Россию и творить зверства уже на нашей земле, – что-то, едва уловимое, изменилось в его взгляде, устремленном прямо в объектив камеры, – а старое гнилое правительство бездействовало. Но порядки изменились. Теперь, я считаю, пришло время отвечать за свои поступки, – тембр голоса тоже чуть изменился, он обволакивал мое сознание, как мягкое пуховое одеяло. Я словно уснул, но при этом внимал каждому слову вождя. – Эта нация, бесполезная во всех аспектах и лишняя на земле, должна кануть в Лету. Животные в человеческом обличье не должны занимать пространство, необходимое для других народов. Пора расплачиваться за свои преступления… кровью.
Он замолчал. В помещении воцарилась абсолютная тишина – можно было услышать, как иголка падает на пол. Постепенно я выплыл из этого "полусонного" состояния. Огляделся: репортер, оператор, охранники – все смотрели на Ярослава каким-то пустым взглядом. Что-то подобное видел в день начала Освободительной Войны, когда Светлогоров выступал на Павелецкой площади. Если бы сейчас он спросил у людей из съемочной группы, готовы ли они лично взять в руки оружие и уничтожать наших врагов, уверен, те громко прокричали бы «Да!», как это было на Павелецкой площади. Съемка продолжалась. Я поднялся с кресла, подошел к оператору и хлопнул его по плечу. Он встрепенулся, выключил камеру и сказал: