– Там суп, – объяснила она.
Чтобы содержимое не расплескалось по дороге, эта умница плотно примотала скотчем крышку к самой емкости, чем немало меня развеселила.
Температура перевалила за тридцать девять. Девушка заставила выпить таблетку парацетамола и лежать. Сама же начала осматривать комнату в поисках хоть чего-то съестного.
– Погодите, а где холодильник? – удивилась она.
– Пока не купили, – ответил Рудольф.
– А продукты где храните?
– Все, что покупается, тут же съедается, – срифмоплетничал Юра и хихикнул.
– Тогда предлагаю кому-нибудь сходить со мной на Измайловскую ярмарку, купить что-нибудь.
Сопровождать с радостью отправились оба соседа, я же остался «соблюдать постельный режим». По возвращении, она «колдовала» на кухне. Денег было мало, поэтому купили только сосиски и десяток яиц.
Я лишь чуть-чуть похлебал суп, остальные же трое, особенно Юра и Рудольф, набили животы супом, сосисками с макаронами и омлетом. До завтрака на подоконнике остались лежать четыре сваренных вкрутую яйца. Закончив «обедоужин», я лег в постель, откуда наблюдал, как исчезают драгоценные продукты питания. Спустя минут десять усердной «работы», оба соседа откинулись в стульях. Мне было немного обидно: ведь суп Света принесла для меня и готовила она на всех, а я, по сути, ничего из этого почти не съел. Пока эти двое «хомяков» сидели и ждали, когда переварится пища в желудке, моя девушка составила тарелки стопочкой и уже собралась нести в раковину, чтобы помыть, когда я ее остановил.
– Не надо мыть.
– Да мне не сложно, – возразила она.
– Ты готовила, кормила этих двух голодающих детей… оккупированного самураями Владивостока и беднейшего края земли русской – Краснодара, страдающего от голодомора. Они пусть моют посуду. По-моему, честно.
– Ну, перестань, – с улыбкой на лице, стала успокаивать Светка.
Сытая парочка бездумно глазела то на меня, то на девушку.
– Чего расселись? – прохрипел я на повышенном тоне. – Посуду мыть идите! Жертвы жестокой реальности постсоветской России, блин!
Только после этих слов оба подорвались, схватили тарелки и вышли в «умывальную» (нет, ванной комнатой это помещение назвать было нельзя – ванны там никогда не было).
– Ты чего с ними так грубо?
– А чтоб не расслаблялись.
Она присела на краешек моей кровати и впервые за день поцеловала, пусть даже в щеку. Еще до того, как стемнело, я выпроводил Светлану. Уж очень волновался за нее, не хотел, чтобы она шла одна по темной улице, где полно наркоманов, бомжей и психов, как я поначалу полагал.
В понедельник с утра пораньше поехал на «Бауманскую», в университетскую поликлинику. Располагалась она в пятиэтажном здании, возведенном еще в самом начале двадцатого века. Сперва выстояв очередь в регистратуру (откуда она только взялась утром в первый учебный день!), оформив карточку, я занял очередь к терапевту. Время близилось к обеду, когда я покинул поликлинику, с больничным листом, освобождающим меня от учебы и работы на заводе до конца недели.
Соседей дома не было – уехали на занятия. Вернулись они ближе к обеду, уставшие, но вполне веселые. Долго и возбужденно рассказывали о первом учебном дне в альма-матер. Все было ново и непривычно.
Я усиленно лечился, не желая начинать знакомство с преподавателями с прогулов. Света звонила каждый день, рассказывала, как это невероятно – учиться в МГУ. Безусловно, ей приходилось трудно, но она справлялась. Ей там нравилось.
В пятницу больничный продлили до понедельника под предлогом инкубационного периода. Вот только в субботу у нас должны были начинаться первые лекции – еженедельные пять пар, с полдевятого утра до пяти вечера. Хоть самочувствие и улучшилось значительно, но по-прежнему ощущалась слабость после тяжелой болезни. Встал я рано. Юрка и Рудольф еще спали. Умылся, позавтракал, принял лекарства и отправился в университет.
Ранним субботним утром людей в метро практически не было. Я немного завидовал тем, кто может подольше поспать, никуда не спешить, провести этот солнечный день со своей семьей. Серые грязные стены туннеля, пролетающие за окном состава в свете ламп, навевали на меня тоску. На улице же стало веселее и как же захотелось прогулять занятия, почувствовать свободу! Но такой привилегии я был лишен.
Аудитория была маленькой – не «коморка папы Карло», конечно, но и не сказать, что целый Колизей. Но для двух групп, по двадцать человек каждая, большой и не нужно. Постепенно я стал ближе знакомиться с одногруппниками и однопоточниками. Москвичей было мало, в основном приезжие, проживающие в общежитиях. Узнал, что меня на заводе записали в слесарный цех – единственное оставшееся свободное место. Сел я за стол рядом с неким Сашкой Исаевым, из моей группы. Он был из Калуги. Подтянут. Лицо обрамляла легкая щетина. Голос его был мягким и дружелюбным, как и взгляд. Мы довольно быстро подружились. Прозвенел звонок. Преподаватель опаздывал. Стоял шум и гам. Но вот вбежал некий молодой человек. На вид лет тридцати, худой, бледный, темные волосы аккуратно уложены гелем, на носу очки в толстой роговой оправе.