– Ты как? – поинтересовался я и следом задал другой вопрос: – Что это было?
– Я… не знаю, – Костя растеряно посмотрел на меня. – Голова резко разболелась. Словно гвозди в нее начали забивать. А потом… не помню.
Он посмотрел на пятна рвоты на моих штанах и тихо произнес:
– Блин. Прости.
– Да хрен с ними.
Друг уселся, обхватив голову руками.
– Как ты?
– Башка болит невыносимо.
– Сейчас «скорая» приедет.
Он просто неподвижно сидел.
Какой-то преподаватель разогнал всех любопытных студентов, когда приступ закончился. Теперь мы сидели в опустевшем темном коридоре. Меня трясло от нервного напряжения.
В больницу я поехал вместе с Костей. Карета «скорой» подъехала к старому зданию в центре города. То был институт нейрохирургии имени Бурденко. Еще в машине врач сказал, что нам повезло – везут моего друга в одну из лучших клиник Москвы. Костя уже оклемался и мог передвигаться сам.
Сидя в приемном покое в ожидании врача, мы некоторое время молчали. Аромат от нас исходил просто «отменный».
– Я никому не говорил раньше, – начал рассказывать Костик. – У меня головные боли давно уже. Таблетки не помогали в последнее время.
– Почему молчал?
Он лишь неопределенно пожал плечами.
– В поликлинику почему не обратился?
– Думал, так пройдет. Обойдется все.
– Обошлось, – мрачно сказал я, с укором в голосе.
– У меня по утрам тошнота бывала сильная. Голова раскалывалась просто. Потом проблююсь – боль стихает сразу. Пару раз приходилось пальцы в рот засовывать, чтобы от боли избавиться.
Я просто молча смотрел на него, ошарашенный этим признанием. Хотел было задать новый вопрос, но тут пришел врач – седой мужчина в аккуратных очках с золотистой оправой.
– Поезжай домой, Олег, – сказал Костя.
– Но… – начал было возражать я.
– Это лучшее решение, – поддержал его врач. – Вы сможете переодеться и потом привезти вашему другу домашние вещи и средства личной гигиены. Раз такие приступы происходят – домой он в ближайшие дни не поедет. Нужно пройти полный курс диагностики.
Охранник на выходе объяснил, как добраться до станции метро «Маяковская», брезгливо посмотрев на мои грязные джинсы. Я удалился.
Дома переоделся в спортивный костюм, ибо других джинсов у меня не было. Потом спустился на четвертый этаж. Постучал в дверь, но соседей Кости дома не оказалось. Тогда зашел к коменданту. Объяснил ей всю ситуацию, и она тут же бросила все дела, взяла запасной ключ от комнаты и пошла со мной. Я сложил в пакет футболку и хлопковые штаны, в которых мой друг ходил по общежитию. Так же сложил тапки, о которых непременно забыл бы, если бы комендант не напомнила. Подошел к Костиной тумбочке. В отдельный маленький пакетик сложил зубную щетку и пасту. Бритву решил пока не передавать. В ящике, помимо предметов гигиены, обнаружил несколько пачек «Пенталгина», «Темпалгина» и «Цитрамона». От вида такого количества таблеток внутри все сжалось и похолодело.
Еще раз осмотрел комнату и быстро ретировался, поблагодарив коменданта за помощь. Вновь поехал в больницу.
К Косте меня не пустили. Однако сердобольная бабулька-вахтерша согласилась передать ему пакет с вещами. С улицы набрал номер друга, но его телефон оказался выключен. Нервы никак не успокаивались. В институт ехать в таком состоянии смысла не было – все равно ничего не усвоил бы. Домой возвращаться тоже не хотелось. Я ходил по улице взад-вперед. Наконец, позвонил Свете. Вкратце рассказал ей все, что произошло. Она пообещала сейчас же приехать, но я отговорил ее, сказав, что к Косте все равно не пускают. Походил еще сколько-то времени, а потом понадеялся, что Костя сам позвонит, как сможет, и поехал в общежитие. Несколько раз звонила Света. Она тоже нервничала из-за всей этой истории. Наверное, я бы выкурил целый блок сигарет за прошедшие часы с момента госпитализации друга, если бы имел вредную привычку. Не находил себе места.
Наконец, вечером, часов в восемь, раздался долгожданный звонок.
– Алло?! – возбужденно воскликнул я.
– Привет, – прозвучал в трубке голос Кости, глухой, словно из могилы.
– Ну что врачи сказали?
Сперва он молчал, потом вздохнул несколько раз, а после этого ответил дрожащим голосом, наполненным слезами:
– Мне конец, – и он разрыдался.
– Погоди, братух. Какой «конец»? – не понял я.
Сквозь всхлипывания смог разобрать:
– Опухоль… в голове… – молчание и шмыганье носом. – Большая уже… Говорят, неоперабельная… Дотянул с лечением, бл…
Перед моими глазами все поплыло. Ком подступил к горлу.